На нижней аллее парка Эльвира заметила мужчину. Он шёл, пошатываясь. Кучерявая шевелюра, широкие плечи и чуть знакомый профиль. Эльвире страстно захотелось, чтобы им был Павел. Мужчина продолжил путь нетвердой походкой. Он то останавливался, распахивая пальто и вкладывая руки в карманы брюк, рассматривал туфли, то шел, мотая головой и декламируя. «Докатился! Так примерно я и предполагала!» – любопытство сменилось на злую мысль.
Десять лет назад. Когда она свернула на улицу Захарова от площади Победы, то зарыдала. Здесь было немноголюдно. Она – пьяная и оскорблённая тащилась по улице в сторону дома, находящегося где—то там – в самом её конце, и ревела. Остановила её тёмная фигура участливого мужчины.
– Что с Вами? Я могу чем—то помочь?
Она бросила ему в лицо что—то грубое. Что хорошего можно ждать от незнакомца, если её предал избранник. Она перешла на другую сторону улицы, отказавшись от сопровождения. Мужчина лишь вздохнул и остался стоять, наблюдая за её продвижением. Наверное, он, не привлекая к себе внимания, шёл за ней до дому, а иначе, кто же её поднял на этой тёмной улице, когда она, совсем обессилев от рыдания, наткнулась на росшее посреди тротуара дерево и от удара распласталась. Кто же помог, не говоря ни слова, ей подняться и довести до дверей квартиры. А потом – через несколько дней, по минскому радио прозвучал стих и история его появления, очень схожая с ее вечерней историей преследования.
Кто обидел тебя, мою дурочку?
Кто околдовал, как снегурочку?
Кто любил тебя охлажденную,
Бросил, не любя, побежденную?
Пусть прошла беда, мучит суета,
Не растопишь льда, жизнь твоя пуста.
Обучаешься без учебников
И влюбляешься не в волшебников.
Она запомнила только имя поэта – Николай, и навсегда причислила его к своим ангелам—хранителям. Эльвире понравилась мысль об ангеле – хранителе и она поспешила за уходящим мужчиной, понимая, что хваталась за любое свидетельство, которое могло окунуть её в то время и подготовить к встрече с Павлом. Не зная как привлечь к себе внимание, окликнула незнакомца:
– Пожалуйста, остановитесь!
Он услышал, остановился.
– Вы мне?
– Простите Вы – художник?
– Вы, думаете, у нас с вами есть будущее? – спросил он, внимательно всматриваясь в её лицо, оглядел фигуру.
– У нас с вами, я надеюсь, есть прошлое.
– На что Вы намекаете? На то, что вот эти дети, бегающие за собачкой, возможно, наши с вами дети?
– Конечно, это наши с вами дети, если других взрослых рядом с ними нет.
– Абсолютно верное утверждение. Но все же признаюсь: я —художник, ура, кондиции!
Эльвира услышала очень знакомые нотки, напомнившие тост Павла: « Давайте, выпьем за любовь, а не за конфронтацию!»
Через полчаса общения Эльвира спросила:
– Вы Некрашевичей знаете? – с усмешкой добавила, – За любовь, а не за конфронтацию…
Художник посмотрел на неё заинтересованно.
– Да, в моё время часто произносился этот тост. Признаюсь: дружу с обоими братьями. С Александром одну мастерскую держим. Кто из них вам мил и дорог? Милиционер или художник?
Незнакомец, развел руки в стороны, качнулся.
– Может, мы все же познакомимся? Вы кто?
– Я – Эльвира.
Незнакомец, поклонился, прищелкнул каблуками.
– Представьте, я – художник Николай Милевич, почти Малевич!
– Десять лет назад я уезжала из Минска совершенно униженной и оскорблённой. Слово «Мерзавец» виделось повсюду, отовсюду дразнилось. Я написала и отправила Павлу письмо со словами: « Мерзавец! Будь ты проклят! Не откупиться тебе за меня в этой жизни». Он позвонил, сказал лишь: «Зря ты так. Я весь день не ел и быстро опьянел». Потом позвонил его брат Александр. «Не расстраивайтесь. У вас всё ещё будет. Павел не для вас».
