Отпустить нельзя спасти - страница 23

Лиза отчаянно ощутила нехватку женского тепла и участия в ее жизни. На секундочку ей очень захотелось, чтобы та женщина была ее мамой или хотя бы свекровью. Ей хотелось кинуться обратно в больницу, припасть к ногам той незнакомой женщины и снова ощутить руку на своей голове. Но Лиза снова посмотрела на мир ясно, это не то, что ей нужно. Но зато она теперь знает, чего хочет.

Лизе очень захотелось встретиться с родителями.

Она не знала, чего ждала от этой встречи, а может, знала, но не признавалась себе в этом. Ее родители жили на первом этаже. Она решила, что просто заглянет в окно своей старой квартиры и уйдёт. Может, увидит в окне их. Специально встречаться она не хотела.

Беременность сильно изменила Лизу, особенно последний месяц: из тоненькой звонкой девчушки она превратилась в тяжелую, одутловатую женщину. Лиза не сильно переживала насчёт своего вида, потому что была уверена—все вернётся и будет как прежде. Одеваться она стала удобно, а удобными лично для неё оказались длинные платья.

Лиза собралась и вышла из машины. Она остановилась в соседнем дворе, чтобы было время немного прийти в себя. Лиза шла уверенным быстрым шагом, но метров через пятьсот уже не могла отдышаться. Тогда шаг пришлось сбавить. Она рассчитывала, что если пойдёт быстро, то у неё не будет возможности думать, а значит, вероятность того, что она испугается, ниже. Но шаг замедлился, а мысли ускорились. Зачем она вообще туда идёт? Разве там было хоть что-то хорошее? Она там выросла. Других корней у неё, к сожалению, нет. А ей они оказались очень нужны, чтобы ощутить, что за ее спиной стоит ее род. Такое сакральное желание беременной женщины.

Странное открытие. Что она надеется там увидеть? Почувствовать? Понять? Она не нашла ответы на эти вопросы. Но решила, что как только доберётся туда, то поймёт. Она увидела дом издалека, многопанельный дом, вы- крашенный в голубой цвет. Очень неудачная программа местного мэра: яркий город. Он выкрасил все дома в разные цвета, благо хоть исключительно пастельные, никаких тебе красных, уничтожающих психическое здоровье, домов. Она подошла ближе, запахло пирожками, прямо напротив дома стояла школа. Оттуда всегда пахло пирожками, которых никогда не было дома. Она остановилась напротив подъезда. Слева от подъезда окно на кухню, ещё левее—окно в комнату. Она стояла и ее ноги перестали слушаться, ведь команда была не стоять, а идти. Что она тут забыла? Лучше пойти домой. Но она не пошла. Казалось, чёрные растоптанные балетки утопали в быстросохнущем бетоне, и каждый шаг ей приходилось выдирать из земли. Окно комнаты прямо перед ней.

Она заглянула. Обстановка совсем не изменилась, разве что стало ещё темнее и грязнее. Когда-то бежевые обои было не узнать, в одном углу, кажется, даже видна сажа от пола почти до самого потолка. По плинтусу они были порваны. То самое отцовское кресло, в котором он сидел и бесконечно смотрел телевизор, если не ругался с матерью, выглядело не просто старым, а так, словно это первая вещь, сотворённая Богом на земле. Громоздкое бежевое кресло на деревянных ножках, пружины давно просели под давлением веса и времени. Лиза вспомнила, как однажды решила на нем посидеть. «Ах ты мерзкая, никчемная малявка, хорошо тебе в кресле сиделось?» — вопил отец, вытаскивая пятилетнюю испуганную девочку за ногу из этого самого чертова кресла. Лиза стряхнула с себя эти воспоминания: ей больше не пять. Ей не нужно больше сидеть в кресле, чтобы хотя бы так прикоснуться к своему отцу. Ей вообще уже давно не нужен этот чужой человек. Лиза переместилась к окну на кухне. Бутылки, бутылки, бутылки. На полу, в раковине, в мусорном ведре. Холодильник наверняка как всегда пуст, они по сути и не ели-то никогда, только закусывали. Из кухни была видна входная дверь.