Дом каждую ночь снился Андрюхе большим, светлым и наполненным приятными ароматами чудом. Чудом, в котором нет места оглушительным взрывам и багровой крови, бесконечному песку и неприступным скалам, вонючим портянкам и въедливым вшам. Чудом – без тяжёлых мыслей в голове и разбитых ботинок на ногах. Чудом – без веса пулемёта на плечах и переполненного боеприпасами РД не спине. Чудом, где правят мир и любовь.
– Андрюх, говорят, что мы уйдём из Афгана одиннадцатого февраля. Уйдём в Термез, к узбекам. А ещё штабные говорят, что кое-кто вместе с замкомандира полка полетит в Кировабад, в Азербайджан. Слыхал?
– Ну, слыхал. Много чего говорят. И про новую войну говорят, и про то, что дома, в Союзе, творится много непонятного, дурного, пакостного. Не знаю. Не верю я балаболам штабным. Они там нахватают слухов, а потом готовы болтать сутки напролёт, лишь бы на боевые не ехать, – отмахнулся Андрюха. – А вот моя мама пишет, что дома всё хорошо и спокойно. И маме я верю. Верю матери, потому что люблю её, и хочу к ней вернуться живым. А остальное – мне побоку.
– Везёт тебе, Андрюха. Тебе домой лететь. Думаешь, мне охота по этим азербайджанам-маджанам мотаться? Здесь они меня достали уже, – Витька поправил шапку на голове, ткнул пальцем в звёздочку посередине. Смешно сморщив лоб, потёр его ладонью. Крякнул, спрыгнул с брони на бетон, оправил китель, протянул вверх, товарищу, открытую для рукопожатия ладонь. – Как только вернётесь с рейда, вы сразу смываетесь через Пули-Хумри, через дороги Саланга в Союз. А мы ещё задержимся на пару деньков тут, в этом чёртовом Баграме.
– Красиво поёшь, соловей! Мы ещё на войну не уехали, а ты нас уже домой отправляешь! Сплюнь три раза!
– Да ладно, всё обойдётся! Не трясись понапрасну, солдат, – Витька излучал бодрость и оптимизм. – Знаешь, там, в суматохе отправки домой, мы можем и не встретиться, а попрощаться мне с тобой охота, так что, давай, братуха, пока, мерси боку!
– Пока! – Андрюха пожал Витьке руку, и, на секунду задержав взгляд на серьёзных серо-голубых глазах товарища, почувствовал его доброту и душевное тепло даже через сухую потрескавшуюся кожу пальцев.
Андрюхе вдруг захотелось сигануть к Витьке в объятия, обхватить его за плечи, потрясти и потискать приятеля, но он сдержал свой мимолётный порыв. Невозмутимо улыбаясь, Андрюха прикрикнул:
– И, слышь, ты! Боец, не позорь тут без меня наш славный парашютно-десантный полк! Понял?
– Понял! Не опозорю, обещаю!
*
Колонна встала на въезде в небольшой кишлак.
Люди – солдаты и офицеры – живыми и здоровыми возвращались с финального своего боевого выхода в Афгане, и они радовались, улыбались, расслабленно сидели на броне, каждый по отдельности окунувшись в свои мысли, размышляя кто о чём желает.
Андрюха, в составе своего отделения, жарился на башне последней в колоне БМП. Мечта о скорейшем возвращении домой занимала все его мысли, и ни о чём, кроме дома, ему думать не хотелось. Андрюха пытался спланировать свою дальнейшую, и уже сугубо гражданскую и размеренную жизнь.
Планы нарушил ротный. Оказалось, бритая наголо голова ротного думала совсем не о доме, жене и дочке, а о выполнении боевого задания.
– Ты и ты! – указал пальцем на Андрюху и Хохла ротный. – Ко мне!
Бойцы поспешили к командиру.
– Получен приказ комбата доразведать обстановку в кишлаке. Разведчики докладывали, что там – пусто. Сейчас они заняты, поэтому, вы двое – бегом вперёд, – не терпящим возражений голосом вещал офицер. – Там, у первой стены, вас ждут ещё двое из второго взвода, и двое из третьего. Обшарьте крайние дувалы, и ко мне! Смотрите, недолго!
