– Ещё бы, подхватил капитан, – ведь в блиндажах-то, чай, не чужие люди сидят?..
– Да, блиндажи, блиндажи… – задумчиво продолжал он. – В бытность мою, когда я ещё был лейтенантом, только с училища прибыл, вызывает меня полковник Сидоренко и говорит: « Тебя назначаю старшим в третий блиндаж, даю тебе пять человек, будете осматривать мишени». « Чего, говорю, их осматривать-то, дырки что ли, считать?» – Не считать, а делать!» – « Чем, говорю, пальцем что ли, делать-то?» – « Э, да ты, говорит, новичок в этом деле-то. Вот тебе пистолет, прихвати патронов полные карманы и айда-пошёл».
– И ты делал?! – искренне развеселился майор, хлопая себя по бёдрам.
– Сначала – делал, скрывать не буду, а потом, при другом командире (этого-то вскоре повысили) наотрез отказался. « Нет, говорю, что хотите делайте, а только стрелять не буду». « Будешь!» – « Не буду». – « Приказываю!» – « Буду, но вы лишитесь этих звёздочек». Посмотрел, посмотрел, да как рявкнет: « Пшёл отсюда!»
– Так и сказал? – изумился майор.
– Только потом уже меня не посылали в блиндажи… А одного комбата всё-таки наказали за очковтирательство, всего три кружочка нарисовал карандашом… Может, пойдём? – поднялся капитан.
– Да, такова жизнь, – подытожил майор. – Пошли! Отработали. Хи-хи.
…При всём этом разговоре я присутствовал, хотя офицеры меня не брали в расчёт и не обращали особого внимания, так как давно привыкли к моему безмолвному присутствию. Но их иронические откровения, я чувствовал, беспокоили их. Ведь они были кадровыми офицерами и, безусловно, такое положение дел тревожило их. Поддавшись настроению, после их ухода я вспомнил, как проходили зимние полковые учения, в которых я тоже принимал участие в качестве заряжающего среднего танка Т-54. Это были мои первые учения, и я, естественно, пытался что-то понять. То и дело под грохот гусениц задавал вопросы командиру танка младшему сержанту Ганну, пока, наконец, не понял, что он и сам мало что понимает, выполняя приказания командира взвода.
После езды мы в глухом сосновом лесу вырыли в снегу углубление и тщательно замаскировали наш танк, направив ствол стомиллиметровой пушки в сторону предполагаемого противника. Всё это мы делали чётко и быстро. Однако потом, позднее, при разборе и подведении итогов учения, я неожиданно узнаю, что ствол пушки нашего танка был направлен вовсе не в сторону противника, а на наши позиции.
От всего этого мне вдруг стало невыносимо грустно и обидно. Обидно за армию и за себя, рядового солдата, которого оторвали от молодой и любимой жены, от учёбы в университете, и заточили на целых три года за забор, чтобы не изучать и постигать военное дело с целью защиты страны, а участвовать в какой-то нелепой жизни: мыть полы и посуду на кухне, перебирать овощи в хранилище, расчищать плац, чтобы удобно было маршировать по нему утром и вечером, клеить и разрисовывать оформительские планшеты, выслушивать примитивные нотации и строевые команды старшины…
Среди нас был солдат первого года службы, «вырванный» с философского факультета МГУ, он легко мог читать лекции и писать научные статьи вместо того, чтобы чистить картошку.
Очень смешно выглядел и дамский мастер – хилый парикмахер, с тонкими пальчиками, в качестве полкового свинаря.
И главное то, что ничего нельзя было изменить. Многие из нас высказывали идеи о том, что можно призывать в армию всего на шесть месяцев или, в крайнем случае, на один год и заниматься по-настоящему военным делом.
