30.09.62г
Без идеи, без сознания долга в нашей армии служить никак нельзя. Всё будет казаться ужасным и, самое главное, будет беспокоить вопрос: « За что служу?» И если с этой точки зрения смотреть на действительность, всё выглядит неприглядно. Что ты будешь иметь здесь? – Ничего. Не сразу доходит, что служба – это долг. А долг надо отдавать, причём в молодые годы, когда человек рвётся вперёд и ввысь, когда надо расти и духовно, и разно.
1.12.62г
Сегодня заполнял книгу личного состава полка. Обратил внимание на графу «убывшие». «Уволен в запас», – прочёл в графе. И думал, и грустил о том, другом – гражданском мире. Вспомнился эпизод с землячкой, последней азиаткой, которую случайно встретил здесь на вокзале. Разговорились, потом она напевала мне тихонько казахский «вальс любви». Вспомнили родину – Казахстан. « Мне не нравится здесь», – говорила она. « Мне тоже», – согласился я. Ещё бы мне нравилось здесь, да ещё в армии – свободолюбивому степняку-геологу.
Как-то стоял я в батальоне дневальным у тумбочки, личный состав находился вне казармы. И вдруг по радио раздаётся дробная мелодия казахских мотивов. Я подскочил к репродуктору, подвешенному в конце казармы, и сердце моё так же дробно и беспрерывно забилось в унисон мелодии, напомнившей мне о родных местах. Такая же тоска щемила грудь, когда я учился в Сибири и проходил практику на Дальнем Востоке. Вспомнились и стихи, которые я тогда написал в душевном порыве:
Сын степей
Сын степей
Всегда скучал
В лесах Сибири и Востока.
Лесной красы не замечал
Он в стороне
Далёкой.
Его манил
Простор степной –
Ковёр цветущий
И душистый,
По нём грустили
Летний зной
И ковыля цвет
Золотистый.
Ночную будоражил тьму
Стук аргамаков полудиких,
И всюду слышались ему
Гортанные
Родные гики.
Он жаворонка слышал зов
И скрип берёзки
Одинокой.
…Он не сумел понять
Лесов –
Вернулся из страны
Далёкой.
Коренастый, среднего роста. Нос заострённый. Глаза зоркие, как у хищной птицы. Заходя в штаб, майор Любченко всё подмечает и делает дежурному писарю и посыльному замечания по поводу внешнего вида. Обращает внимание и на стоящего в углублении здания постового у Знамени полка. Но особенно его постоянно беспокоят плевательницы, которые расставлены по углам и вдоль коридора штаба. Он с высоты своего роста пронизывает их взглядом и, указывая пальцем вниз, выговаривает посыльному: « Почему окурки в плевательнице?» или « Опять плевательница полна окурков?». Посыльный (если он новичок или молодой солдат) тотчас хватает в руки плевательницу и несётся в туалет, выливает воду вместе с окурками в «очко» и снова заполняет плевательницу водой. Но если посыльный старослужащий, он чётко по-военному реагирует на замечания майора словами: « Виноват, товарищ майор, сейчас будет устранён непорядок». И ждёт, когда майор скроется за дверью кабинета, а затем подходит к плевательнице и слегка пинает её ногой. Окурок отплывает из центра плевательницы в сторону, за видимый предел.
В кабинете, где кроме майора находятся ещё два его равноправных сослуживца и писарь, только он, майор Любченко, совершенно добровольно, в силу своей взыскательной натуры, бдительно следит за порядком, понуждая писаря к расторопности.
– Афанасьев, – говорит он, – закрой наш собашник.
– Есть, – отвечает писарь, – закрыть дверь кабинета, товарищ майор!
На следующий день в конце рабочего дня майор Любченко слово в слово повторяет вчерашнее указание:
