Оттепель для Вольфа - страница 25

Я не мог остановиться. Злость, как гной из застарелой раны, вырывалась наружу, обжигая, отравляя все вокруг.

– Ты думаешь, тебе все можно, потому что ты красивая? – продолжал я, мой голос дрожал от ярости. – Думаешь, я буду закрывать глаза на твои выходки вечно? Да пошла ты на хуй, Элиза! Ты просто кукла! Красивая, изысканная, дорогая кукла, но… пустая! Бездушная! И я, похоже, был полным идиотом.

Я резко отвернулся, снова схватился за руль, сжимая его до боли, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце. Молчание в машине давило, как тонна свинца. Я завел мотор и резко надавил на газ, оставляя позади огни ночного города. До дома мы ехали в полной, гнетущей тишине, и я знал, что этот разговор, вернее, эта грязная, безобразная вспышка гнева, изменит все. Я не знал, к чему это приведет.

Я паркуюсь в гараже, резко глушу мотор. Элиза не двигается, сидит, словно статуя, смотрит прямо перед собой, словно оглохла и онемела. На улице – идеальная маска счастливой невесты, дома – эта каменная отрешенность, безразличие. Ненавижу оба эти обличия. Выхожу из машины, с силой хлопаю дверью. Она выходит следом, молча, покорно, как тень, идет в дом.

Внутри холодно, неуютно, пусто. Как и в наших отношениях.

Бросаю пиджак на спинку кресла и наливаю себе виски. Двойную порцию. Нужно что-то, чтобы притупить эту кипящую внутри злость, иначе я опять наговорю лишнего. Что-то… что я буду потом жалеть. Элиза стоит у окна, все так же молча, глядя на ночной город.

– Завтра приезжает мама, – бросаю ей, не глядя.

Она вздрагивает, словно от электрического разряда, медленно поворачивается ко мне. В ее глазах мелькает что-то похожее на испуг, тревогу, но быстро исчезает, сменяясь привычным безразличием. Маска снова на месте.

– Что? – тихо спрашивает она, словно не расслышала моих слов.

Делаю большой глоток виски. Жгучая жидкость обжигает горло, растекается по венам, принося некоторое облегчение.

– Мама. Приезжает. Завтра, – повторяю я по слогам, с трудом удерживая свой голос ровным и спокойным, хотя внутри все переворачивается от волнения. – Она… изъявила желание познакомиться с моей… обожаемой невестой. Ее визит будет коротким. У нее, как всегда, плотный график, – добавляю я с легкой иронией, которая, впрочем, теряется в напряженной тишине. – Завтрак, короткая прогулка, возможно, ужин. В остальное время она будет погружена в свои дела. Никаких долгих задушевных бесед, никаких семейных посиделок.

Я пристально смотрю в ее глаза, пытаясь прочесть ее мысли, уловить хоть малейший проблеск эмоций. Но ее лицо – непроницаемая маска. Ни тени волнения, ни следа страха. Абсолютно ничего. Эта холодная невозмутимость начинает раздражать.

– Ты понимаешь, что это значит, Элиса? – мой голос становится жестче, приобретает металлические нотки. – Никаких выходок. Никаких этих твоих театральных перфомансов. Никаких флиртов с официантами, никаких едких комментариев. Ты будешь вести себя как… как примерная жена. Вежливая, внимательная, любящая. Ты будешь играть эту чертову роль, Элиса! И играть ее безупречно. Это понятно?

Я замолкаю, буравя ее взглядом. Хочу, чтобы она прочувствовала всю серьезность ситуации. Чтобы поняла, что на этот раз ставки слишком высоки. Что ее детские игры могут разрушить все.

– Если ты хоть на секунду забудешь, кто ты сейчас и что должна делать, я… – я осекаюсь, сжимая стакан с виски так сильно, что костяшки пальцев белеют. Не знаю, что сказать дальше. Не знаю, на что я способен, если она сорвется. Но она должна понять – на этот раз я не позволю ей все испортить.