– Ты, Юр, не переживай так! – сказала тётя Света, – Может зря ты раздуваешь из мелочи? Всё у вас будет хорошо.
– Да. – согласился Науров, вкладывая в это тихое "да" свою бессильную ярость.
Он молчал, пока они ехали. Молчал, навалившись лбом на стекло, когда ему пытались задать вопросы Ника или тётя Света, молчал, когда ему впихнули в руки пару сумок, молчал, когда они выходили из Ласточки. Он надеялся, что покончит с помощью, а они забудут, и их внезапное решение пойти в частную школу замнётся, и он никогда больше их не увидит.
По дороге от вокзала до квартиры, Наурову всё-таки пришлось говорить, но задавал вопросы и объяснял он коротко, холодно. Тётя Света встревоженно спрашивала его несколько раз, не обиделся ли он, но Науров отвечал отрицательно.
Он поставил сумки на пороге их квартиры, оглянул её, поджав губы, и спросил, нисколько не смущаясь оттого, что нотки нетерпения явственно прозвучали в его голосе:
– Что-то ещё нужно или я могу идти?
– Мы думали, ты покажешь нам, что есть поблизости, – пробормотала тётя Света.
– Я здесь сам никогда не был. Вы не умеете пользоваться картографическими сервисами?
– Но школу свою… Мы ведь можем туда съездить сейчас?
– Едьте. Едьте!
Юра побежал по ступеням вниз: он любил решать проблемы по-детски – убегать от них. Ника догнала его на лестничной площадке, ухватила за рукав.
– Опять ты за рукав! – раздражённо сказал Юрка, – Тебя мама не научила, что нельзя растягивать рукава на одежде?
– Почему ты не хочешь, чтобы я училась с тобой вместе?
– Я объяснил.
– Нет. Деньги за обучение, добираться – это наши проблемы. Ты не хочешь из-за чего-то другого.
Науров долго молчал, смотря в её большие серьёзные глаза, потом спросил:
– Зачем ты так серьёзно на меня смотришь, если ты дурочка?
– Если не хочешь, чтобы я училась вместе с тобой, то и не надо. Иди. Счастливо. – она принялась подниматься назад, к квартире.
– Постой! – вдруг окликнул её Юрка, и Ника обернулась, – Я тебе кое-что обещал.
Он взял её за руку и продолжил спускаться, без слов, без пояснений. Ника шла рядом и смотрела на него: на сжатые в чёрточку губы, на сведённые узкие чёрные брови, на остро-очерченный подбородок и скулы. Науров двигался прямо и ровно и держал подбородок чуть выше, чем большинство людей.
– Ты модель? – спросила его Ника, когда они вышли на улицу.
– Я боксёр.
– А это связанно?
– Нет, я просто всем, кто спрашивает у меня, модель ли я, отвечаю, что я боксёр.
– Ты правда боксёр? – засмеялась Ника.
– А не похоже?
– Не очень. Разве удобно заниматься спортом с длинной чёлкой?
– Я занимался боксом раньше. Два месяца назад бросил. Мне больше футбол нравится. А ещё, – Юрка, загадочно усмехаясь, глянул в сторону, – Мне один человек посоветовал беречь морду, и я подумал, что вероятность попадения мяча в лицо на футболе гораздо меньше, чем вероятность попадения кулака на боксе.
– Кто посоветовал тебе беречь морду? – Ника наклонилась, чтобы уловить выражение лица Юрки, когда он говорил, но его лицо было повёрнуто в другую сторону, – И ты послушался? Ты правда боишься за своё лицо? Кто сказал беречь морду? – с живым интересом повторила она вопрос.
– Один урод.
– Урод? А как его зовут?
– Ой! Смотри, смотри, как красиво! С ума сойти! – заорал Науров так, что Ника аж вздрогнула, и добавил потише, – Мы туда идём.
Торговый центр "Лирика" наверно создавался архитектором, вдохновившемся солнечными зайчиками. Здание, нежное, светлое, выбивалось из городской панорамы ярким радостным пятном и пускало вокруг жёлтые блики. А в декабре, когда от крыши до земли были растянуты гирлянды с круглыми лампочками, светящимися матовым жёлтым, а арки обиты пышной тёмно-зелёной бахромой, в которой запутались тёмно-золотые и белые, отливающие серебром, шары, от одного только вида "Лирики" становилось тепло и весело.
