Отвлекаясь - страница 22

– Да, ты. Вечно спешишь. Вечно где-то носишься. Вечно по уши в делах. В отходах – очень подходящее слово, оно говорит о многом, – с упреком сказала Виола.

Он отказывался от посторонней помощи, и она рефлекторно выплеснула на него свой гнев, подумал Паоло. Рефлекторно.

– Скажи мне, кто находился в парке, когда ты ушла.

– Почему ты спрашиваешь? Сам не видел?

– Нет, Виола, не видел. Я направился к вам, посмотрел на тебя, но тут зазвонил телефон, и я вернулся назад. Я видел только девочку.

– Кто тебе звонил?

– Не знаю, не помню, да какая разница?

Виола прищурилась, кашлянула и внимательно осмотрела площадку: ее взгляд летал по настилу, временами останавливаясь, как бильярдный шар на сукне:

– А то, что я помню, наоборот, невероятно важно для всех.

Она не отрываясь смотрела туда, где в последний раз видела сына. На синтетическое покрытие. Представляла себе, как на упругом настиле появляется гигантский рот и земля поглощает ее ребенка. После нечастного случая у нее бывали короткие галлюцинации, всякий раз разные: жутковатые сцены, искаженные лица, голоса, зовущие ее. Когда она чувствовала себя загнанной в угол, фантазии помогали ей вырваться на свободу. Ее спасала игра воображения – способ ухода от реальности, если она невыносима; так было сразу после несчастного случая – о том дне она почти ничего не помнила, кроме мучительной боли, отсутствия Паоло и тайного желания умереть. Отрыв от реальности вывел ее из этого ужасного состояния и заставил заново привыкнуть жить.

– О’кей, мне позвонила секретарша.

– Пьянджаморе… Что за фамилия такая?

Внезапно они услышали шорох, и оба синхронно обернулись. За четвертой опорой Дворца спорта Нерви они заметили цыганскую собаку, которая обнюхивала брошенный пластиковый пакет – куски штукатурки, драный тюфяк, еще какой-то мусор. Отходы. Пес стоял, опустив хвост, и выглядел довольным.

– Там была она… – выдохнула Виола. – Мать цыганской семьи.

– О’кей, пойдем к ним в трейлер, он на другой стороне улицы, кажется, я там его видел. Прикрой нос и рот шарфом.

– Зачем?

– Чувствуешь, какая вонь? Это токсичное облако.

С левой стороны Виола заметила клубы тончайшей взвеси, как будто кто-то распылил с неба лакричный порошок. Это был один из тех случаев, когда ее обоняние не сработало: дым имел только цвет, но никакого запаха. Она не шевельнулась, а он уже вскочил на ноги и приготовился уходить.

– Что будем делать с коляской? – растерянно спросила Виола.

– Оставим ее у фонтанчика, там она никому не помешает.

Она послушно обмотала лицо шарфом цвета хаки, отвезла коляску в уголок, опустила тормоз, забрала из сетчатого кармана соску и спрятала в карман пальто, подумав, что, когда они его найдут, будет чем его успокоить.

Они шли, внимательно смотря под ноги, как водолазы по морскому дну, словно в заполненном ватой пространстве, где нужно с особенным вниманием прислушиваться к любому звуку, приглядываться к любому предмету. Они не стали возвращаться к пешеходному переходу, просто перешли улицу как можно ближе к трейлеру. Один шаг, второй, потом еще и еще. Паоло не думал, что цыгане могли украсть Элиа, он соображал, как лучше подступиться к делу и какой выбрать тон – суровый или просительный. Правда заключалась в том, что у них с этими людьми не было ничего общего, хотя они и обитали в одном пространстве.

Они увидели домик на колесах. На парковке Аудиториума стояло всего несколько машин, и росли маленькие, по-осеннему блеклые, тускло-зеленые дубки, а еще там был маленький мальчик, младший из цыганских детей: он сидел в багажном ящике валявшегося на земле мопеда. Этот малыш лет четырех-пяти, с волосами цвета грифельной доски, был одет в просторное черное худи, в котором помещался целиком. Он складывал камешки в стеклянную банку, а когда увидел, что к нему подходят Виола и Паоло, несколько секунд рассматривал их, потом продолжил играть. Рядом с ним стоял большой ящик, набитый всякой всячиной: в нем лежали сумки, сломанные куклы, коробочки, ободранная поролоновая мочалка в виде шара, детали лего, солдатики, пластиковые бутылки, рекламные листовки.