Я молча достала из сумки письмо, то, первое. Она быстро прочла – из глаз заструились слёзы.
− Доченька, как же это вышло? Я так счастлива!
− Не знаю, − честно ответила я.
− Нужно обязательно отметить! Борис!
Высокий поджарый дворецкий в неизменном строгом костюме немедленно появился в дверях, будто дежурил рядом.
− Принесите нам пожалуйста молочного коктейля! Целый графин! Агнешка поступила в университет!
Борис ничем не выдал эмоций.
− Мои поздравления! – кивнул он и вышел также быстро, как и зашел, появившись через несколько минут с большим пузатым графином полным бело-розовой пенной жидкости и тремя стаканами на блестящем медном подносе.
− Вы не выпьете с нами? – спросила я его. Борис коротко взглянул на маму, она кивнула. Он вновь вышел, вернувшись с ещё одним стаканом. – За хорошие новости! – я первой отхлебнула коктейля. Борис умеет его готовить − такого в кафе не получишь! Из свежей клубники, холодного молока и пломбира. Что он ещё туда добавляет – не знаю, но выходит просто божественно!
В тот вечер мы немного засиделись. Я неторопливо пересказывала новости Цмянок. Мама поведала о виноградниках Феррано, великолепных готических соборах и Руманских галереях искусств. Уже начало темнеть, когда мы поспешно засобирались домой. Друг ушел прогревать двигатель, а мама принесла откуда-то из глубины дома небольшую бархатную коробочку.
− Ничего не подарила тебе на шестнадцатилетие, − она вложила её мне в руку. – Я купила их в Виттории. Монах-ювелир уверял, что делал их с молитвой Пресвятой Деве Марии.
В коробочке лежали прекрасные серёжки в виде серебряных осьминогов с яркими голубыми камнями, в глубине которых притаилась лёгкая дымка.
− Мама! А дядя Онджи…
Она покачала головой.
− Ты не знаешь… Я начала писать картины. Их иногда покупают – у школьного друга Онджи своя художественная галерея, он выставляет мои работы. Не бойся, бери – я взяла их целиком за свои деньги. Это топазы, пусть они принесут тебе удачу. А ещё… − Мама хитро ухмыльнулась. – Присмотрись к Виту всё-таки! Не держи его просто в друзьях. Настоящее золото, может, не так ярко блестит, как мишура, зато не облазит с годами.
Я открыла рот, чтобы возразить, но она мягко приложила ладонь к моим губам и произнесла:
− Надевай! Хочу посмотреть!
Стоит ли говорить, что снимать их я не стала.
Всё-таки, аккуратно обняв маму на прощанье, села в грузовичок, Вит включил фары, и мы поехали обратно домой. Друг как-то подозрительно молчал всю дорогу. Включать приемник не хотелось. Оставалось слушать шуршание шин по асфальту и скрип амортизаторов на кочках. Разноцветную радугу заката сменила шелковая синяя тьма, со звездными хороводами – прямо над шоссе раскинулся туманный Млечный путь, подмигивая своими бескрайними мирами. На этом участке фонарей не было – фары откусывали от дороги по кусочку, а грузовичок заглатывал их, быстро двигаясь вперед. Вит развил приличную скорость.
− Интересно, а на каждой звезде кто-нибудь живет? – спросила я, чтобы просто прервать тишину. Из леса начал наползать низкий туман и стелиться по дороге, взвихряясь в свете фар маленькими смерчами. Не хотелось признаваться, но от этого зрелища по спине проходился холодок. Здесь, конечно, до Поддубников далеко – это в той стороне нечистики облюбовали себе территорию, но лес-то один!
− На звездах никто не живет, − отозвался Вит. – Они слишком горячие. А вот на планетах их систем – вполне возможно.
