Мисс Райс услышала скрип двери и, все еще с руками в плену у Антониса, обернулась, увидела тетю и крикнула:
– Полюбуйтесь на своих племянников! Вот так проходят уроки каждый день!
Присутствие тети обычно сразу останавливало у ребят всяческое движение, как наступательное, так и оборонительное. Только слезы, что не могли так резко остановиться, да сдавленные всхлипы Александра нарушали идеальную тишину, внезапно наполнившую комнату.
Тетя медленно взяла стул и села. И нахмурив брови, спросила:
– В чем дело, мисс Райс?
Нахмуренные брови тети Марьеты, так похожие на брови их отца, когда он злился, имели свойство внушать молчание и подчинение – не только четверке племянников и племянниц, но и Афродите, и на кере Рине, даже дяде Жоржису – в такие минуты он вместо ответа поджимал плечи, брал шляпу и уходил из дома.
В сменившей бурю тишине раздался голос англичанки:
– Я не могу продолжать учить детей, которые говорят мне: «Ты злая женщина»!
Карие глаза тети Марьеты почернели под ее нахмуренными бровями, они прошлись по четырем склоненным головам и остановились на Антонисе.
Она спросила:
– Кто это сказал?
– Кто же еще, как не Антонис, конечно! И хуже того, он подает пример сестрам и даже Александру, который посмел мне сказать: «Не кричи»! Это невыносимо!
Тетя не сразу заговорила. Она оглядывала племянниц и племянников – те молча ждали приговора.
– Как будто много часов прошло! – сказала Александра позже братьям и сестре. – У меня уже коленки подкашивались, я чуть не упала!
Она не упала. Но молнией пала кара на их головы. И тетя наконец заговорила:
– Ни к какой тете Аргини вы не пойдете! Вы пойдете гулять с мисс Райс! И ни в обед, ни вечером никто из вас не получит фруктов! А теперь господину Александру застыть в углу лицом к стене, а господин Антонис пойдет со мной, поднимется на чердак и останется там один, под замком, до обеда.
– Хорошенькое дело! Вот что творят эти иностранцы – врут и тиранят детей! И так всегда! – заявил Антонис после обеда, когда вышел на прогулку с остальными и учительницей.
Англичанка обернулась и бросила на него гневный взгляд.
– Спик инглиш! – сердито приказала она.
Внизу, перед оградой большого дома, они увидели пять человек: офицеры и дамы сидели вокруг стола, уставленного чашками и тарелками с печеньем.
Антонис тут же напрягся. Он узнал короля с Доном – тот лежал у монарших ног, и королеву в белом платье, с черной бархатной лентой в волосах.
Чинно, строем, как солдаты, с прямой осанкой прошли четверо ребят перед королевским столом. Дон вскочил и начал прыгать вокруг них, напугав младшего. Но король отозвал собаку, засмеялся и сказал Александру:
– Не бойся, малыш! Он добрый, не кусается!
Александр смутился и спрятался за учительницу, а трое старших, униженные трусостью брата, прошли мимо с деланным равнодушием.
– Этот Александр все время нас позорит! – заявил Антонис через несколько шагов. – Мало того, что он вчера сказал офицеру «Эй ты!»…
– Спик инглиш! – яростно крикнула ему учительница.
Но ребята еще до выхода со двора решили не говорить ей ни слова весь день и вообще не говорить по-английски друг с другом до наступления вечера.
И вот так, молча, они взобрались на холм, сели на камни, скрестили руки и ноги и с поджатыми губами и с упрямыми лицами стали глядеть на море и кораблики.
Пока учительница не отвернулась от них, не достала тайком свою бутылочку и не раскрыла книгу.
