P.Ж. и Пигмалион. Смарт рассказы - страница 5

Вован положил коробку в полиэтиленовый пакет с рекламой какого-то «Дилижанса Хопера» или чего-то другого в таком же воровском духе и пошел в Детскую Поликлинику номер три. Подошел к стойке «Справочное» и спросил:

– Вы, не подскажете, когда Вера Олеговна принимает?

– Так она уже уволилась, сынок, – словоохотливо ответила пожилая женщина за окошком.

–  Как уволилась, еще три месяца назад она к нам на вызов приходила.

–  Повезло тебе, она теперь к себе на родину уехала.

–  В деревню, что ли?

–  Не знаю куда, может и в деревню. Там прожить сейчас, может и легче. Все-таки свое какое, никакое хозяйство.

–  Так она же врач, классный врач, от Бога, заместитель Главного?

–  Так, а что, заместитель?! Даже Главный не знает, где копейку добыть. А дети, хоть и мало совсем, и в деревне есть.

Нетерпение сердца гнало Вована куда-то дальше, он шел машинально, и никак не мог понять, почему ему так не повезло. Одна шестая часть суши, и такая скотская жизнь. Постепенно он дошел до какой-то церкви.

Вован никогда не был верующим, он был обычным советским скептиком на этот счет. Но сейчас какое-то чувство заставило его зайти внутрь, купить восковую свечу и подойти к какой-то старушке с вопросом:

–  Скажите, пожалуйста, а за здравие, куда поставить нужно?

–  За здравие? – переспросила древняя с виду женщина, – сначала зажги, милок, вот об эту горящую, а потом вот сюда поставь, под Богородицу.

Выходя из церкви, Вован понимал всю глупость им сделанного, но как было еще отблагодарить Веру Олеговну?

На диване в комнате сидел немолодой, но и не старый мужчина. В позе, в которой он сидел, трудно было понять какова его фигура. Легкая спортивная майка не скрывала средней величины бицепсы и сильную грудь. Но животик как-то нагло выпирал из-под треников, и уж никак нельзя было понять стройность или кривость ног.

Лицо было не толстым, но и не худым, глаза непонятного серо-буро-малинового цвета, нос с горбинкой посередине, открытый широкий лоб, короткая стрижка на голове. Взгляд очень проницательный и добрый.

Ромарио впал в рассуждалки, держа на коленях ноутбук «Тошиба». Где грань между социально значимым в искусстве и просто самоудовлетворением от радости авторства? Вопрос Шекспира задел его как-то уж очень сильно.

Ромарио всю сознательную жизнь, будучи представителем клана «Коза Ностра», имел возможность часто предаваться творчеству. На жизнь ему хватало. Он сочинял музыку, при чем делал это очень профессионально, так как раньше учился у профессора Винера, также он писал музыкальные спектакли для сцены, но они нигде никогда не ставились ввиду того, что его клан не имел задачи выходить на широкую публику в силу их несколько специфической деятельности.

В последнее время он стал писать рассказы и романы. Все свое творчество он выносил на суд своей семьи и, даже часто, бывал приглашен в сам дом Дона Монтекки! Что еще нужно? А, действительно, что еще нужно? Вот в чем вопрос!

Когда Ромарио брал в руки, например, книгу Александра Дюма, то тут же представлял себе, что он-то Ромарио никому не известен. Только члены его семьи да сам Дон знают, что он интересный автор. Ну и что с того? Если он придет сейчас в любое издательство, то сможет издать тираж только на свои деньги, а зачем?

Ответ сам напрашивался, что издать тираж это значит всего-то лишь в будущем получить снова деньги. Деньги-Товар-Деньги! Карл Маркс! Бизнес, навар, если продал на большее, чем издал. Он не нуждается в деньгах. Но и сидеть в тиши семьи тоже тесно. А почему ему тесно? Значит не только деньги, значит и социально важно быть известным. Может быть, через эту тягу к социальной значимости сама Природа прорастает в умы всех людей мира и делает Мир другим.