– Мсье Этьен! Мсь…
Сегодня он уже стоял в коридоре, прислонившись к стене и скрестив на груди руки. В холодных глазах читалось раздражение, а на губах улыбка.
– Завтракать будешь? – нахмурившись при взгляде на разбитую губу Леони, спросил он, пригладил в сторону упавшие на лоб пряди волос и, не дожидаясь ответа, ушел на кухню. А вместо «Что с тобой случилось?» предпочел спросить: «Тебе джем достать?»
– Джем! – зачем-то выкрикнула Леони, осеклась, опять тщетно попыталась покраснеть от смущения, скинула стоптанные кроссовки в угол и пошла следом на кухню.
Опять ломти поджаренного хлеба, в этот раз на чесночном масле, знакомый заветренный паштет, баночка джема (или все-таки варенья?) из кислых яблок и шикарный воздушный омлет с помидорами на всю огромную сковороду.
– Мсье Этьен… – Леони понимала, что не в силах проглотить ни кусочка, пока не озвучит тот самый вопрос. – Я подумала: может, вы сдадите мне квартиру наверху? Только я заплачу позже. Я… собираюсь устроиться на работу. И у меня есть…
Этьен удивленно поднял брови, наливая приличную порцию молока в кофе, но промолчал.
– Я просто… я подумала… – залебезила Леони, проклиная себя за то, что начала этот разговор: даже аппетитно подрумяненные куски хлеба теперь выглядели на удивление омерзительно.
Он молчал. Молча мазал паштет, молча и бесконечно долго прожевывал поджаренный мякиш. Казалось, молчание, сгустившееся до консистенции этого самого паштета, тоже можно было намазать на хлеб.
Глоток кофе с молоком, взгляд прищуренных глаз.
– Оставайся. Только там не убрано. И жить будешь одна, я тут не живу, – еще немного помолчал, словно ему было мало. – Не боишься?
– Если никто не будет выкидываться с балкона на козырек прямо у моих окон или вламываться ночью, то не боюсь, – растянула губы в улыбке Леони и с жадностью вцепилась в одурманивающе пахнущий чесноком ломоть хлеба.
Этьен снова удивленно вскинул брови и снова промолчал. Встал, поставил чашку в раковину и вышел. Уже через пять минут послышалось перешептывание огня в печи и шелест виниловой пластинки.
«Если так пойдет дальше, я разучусь говорить», – вздохнула Леони. Но даже перспектива навеки замолкнуть и не слышать человеческую речь вовсе не могла омрачить клокочущую внутри вулканом радость – радость свободы!
Дело за малым – найти нормальную работу, чтобы платить за аренду.
Просыпаться в абсолютной тишине одновременно упоительно и страшно. Леони узнает об этом позже, а первое утро в доме Этьена Ле Гро для нее начнется с тарахтения двигателя старого пикапа мастера.
Лениво потянувшись, девушка не торопилась открывать глаза и стряхивать с лица до неприличия довольную гримаску.
– Пам-пам-пам! – одними губами прошелестела она, скинула выстиранный вчера и пахнущий цветами плед, перевернулась на живот, утопила лицо в подушке, шумно вдохнула едва различимый запах пыли и взъерошила волосы: как могла, оттягивала момент пробуждения.
Хлопнула входная дверь. Раньше она не замечала, что слышимость в доме такая, будто это к ней в комнату кто-то вломился и теперь топает, подбираясь ближе к старой металлической кровати с кованым изголовьем. Обернувшись, чтобы удостовериться, что она одна и двери закрыты на ключ и толстый засов, Леони оглядела новое жилище, едва сдерживая радостный визг.
Если сравнивать с прежней квартирой, здесь оказалось раза в три больше места. Деревянные полы были покрыты вытертой темно-желтой краской, стены оклеены попахивающими старостью обоями спокойных пастельных тонов в мелкий цветочек, с потолка криво свисала единственная разлапистая люстра. Мебели было немного: кровать, пузатый комод, древний рассохшийся платяной шкаф и примерно такого же возраста кресло, но ей хватало. Тем более что еще месяц назад, неизвестно как попав на блошиный рынок, Леони приметила красивый столик с подернутым патиной зеркалом. В прежней квартире места не нашлось, зато здесь он будет смотреться отлично!
