Эстафету упавшего товарища подхватил Харьковский:
– Можно и побольше, и потолще! Шо хочите, то и будет, главное, шоб не нарваться на хозяйку.
Он прилип к своей Марине и двинулся с ней первой парой. Лена с Любой взялись под руки и последовали за ними. Мы с Дешевым потащились последними.
За пятнадцать минут пути, пока мы склоняли старую хозяйку, у меня сложилось мнение, что Люба компанейская девчонка. И в самом деле, когда мы открывали калитку и партизанской поступью проникали в хату, было впечатление, что все мы знаем друг друга как минимум пару лет.
И уже в комнате при ярком свете я хорошо разглядел ее.
Невысокая, плотная, далеко не хрупкая, как мне вначале показалось, с короткой стрижкой и с лицом, которое можно встретить в любом магазине. Но с царственной грудью!
Когда она сняла пальто, в комнате будто вспыхнул дополнительный источник энергии. Под белой кофточкой из тончайшего шелка, под вздымающимся вверх кокетливым жабо был скрыт реактор. Так что мы втроем даже переглянулись. И в квадратных глазах каждого читалось одно выражение: «Ни хрена себе!»
Впрочем, если быть справедливым, то эта жизненная энергия исходила от всех кофточек и юбочек. В нашей конуре, прокуренной до кирпичей и насквозь пропитанной вином и матерщиной, не часто являлись такие цветочки. А если уж быть точным, то, наверное, ни разу. Я не помню здесь такого света и такого запаха.
Пока мы переглядывались да покряхтывали, сдерживая восторженные улыбки, наши девочки со знанием дела принялись хлопотать у стола. Мы, как тени, продолжали ходить за их спинами.
На столе одно за другим появлялись блюда. Колбаски, консервы, салатики, конфетки и прочая мелочь, которая была увенчана самой настоящей бутылкой коньяка. После чего Харьковский с Дешевым одновременно произнесли:
– Да, нам так не жить!
И тут же сервировка была обезображена батареей нашего портвейна.
Сначала мы приняли поздравления под коньячок. Потом за знакомство добавили винца. Потом допили коньяк и уже всерьез принялись за вино. И через полчаса, можно сказать, мы поднялись на нужную ступень.
Харьковский утащил свою Марину на дальнюю кровать и затеял там возню.
Мы вчетвером сидели за столом, и я, как мог, спасал ситуацию.
У Дешевого с Леной разговор не клеился. Леночка все время смотрела на меня, а у того что-то замыкало. Он хлестал стопку за стопкой, выкуривал сигарету за сигаретой, поднимался и расхаживал по комнате, как заключенный по камере. Потом садился и лепил горбушки, от которых всех коробило. Он больше и больше смахивал на постороннего.
Я же очутился между двух обращенных ко мне женщин. И стал пригреваться, как на солнышке кот.
– Давайте еще выпьем, – предложила Лена, глядя почему-то только на меня.
Она была уже хорошенькая. Она вообще хорошенькая, маленькая, улыбчивая, общительная и своенравная. Но после нескольких стопок стала необыкновенной.
Сказав это, Леночка потянулась к наполненной стопке. Я перехватил ее руку:
– Ты знаешь, что девочкам нельзя поднимать такие тяжести?
Я взял стопку и поднес к ее губам. Она отхлебнула половину и предложила мне допить остальное. Я осушил стопку, нанизал на вилку ломтик колбаски и протянул ей. Но как только она раскрыла рот, я метнул этот ломтик себе. И зажал его губами. Она возмутилась. И я потянулся лицом к ней, предлагая откусить половину. Она согласилась. И у нас получился непроизвольный поцелуй.
