Подошла маленькая Майка в пёстром платьице.
– Мам, а почему корова ест траву, а пахнет молоком?
– Спроси у неё, она лучше знает.
– Ты чё, мамка, не понимаешь, она же не разговаривает.
Шлёпая губами, в сторону: «Большая, а такая глупая».
Пора домой. Майка-дочка сразу повеселела – и комары перестали кусать её, и пить не хочется. Лопочет без передышки, но Катерине не всё слышно, потому что идёт она рядом с коровой, похлопывает по шее и пучком мягкого пустырника отгоняет с холки назойливых мух.
Два дня стояла неподвижная жара, а на третий стал задувать ветерок – как раз хорошо для сена. Не переворачивая, можно уже перевозить домой. Корову сегодня не выгнали в стадо – ей самой надо заготавливать корм на зиму.
– Тёть Дуся, я оставлю сегодня Майку дома, своим ходом она обратно не дойдёт по такой жаре, а везти её на сене опасно – свалится ещё.
Тётка растянула губы в ниточку, молча кивнула. И где вы взялись на мою голову? Этот дурень Платон готов всю свою родню сюда перетащить, а брата моего не жалует, лишний раз за стол не посадит.
Когда объявил, что его племянница с дочкой пока поживут с ними, Дуська устроила скандал, кричала, доказывала, размахивала руками. Платон, зная силу своего слова, молча выслушивал её, потом выдал:
– Ну, понеслась п… по кочкам, не остановишь. Всё сказала? Они приедут завтра. И попробуй хоть видом показать, как ты их «любишь», пойдёшь жить в сарай, там прохладно и мухи не кусают. Тебе всё ясно, рыжая курочка?
Майка, услышав, что её хотят оставить дома, моментально исчезла со двора. Катерина увидела её уже на выезде из села.
– Майка, вернись домой, по-хорошему прошу.
Мамка забыла ещё сказать: нашивай на жопу лубок… Что за слово такое? Может, – клубок? Но он же круглый, как его можно пришить?
Немного постояв сзади, «упрямый вылупок» опять пошлёпал по пыли следом за телегой. И тогда Катерина пошла на крайнюю меру. Подошла к сидевшей кучке пацанов.
– Отгоните девчонку назад по улице, только не бейте. Она ещё маленькая.
Перед Майкой сразу выросло трое оборванных разбойников, которых она боялась больше всех на свете. «Ма-а-а!» – закричала вслед уходящей матери, но она даже не оглянулась.
– А ну бегом домой, пестюльга лохматая, не то – получишь.
И все трое стали собирать на дороге камни. Майка в ужасе попятилась назад, потом побежала, истерично крича. Оглянулась, когда за ней уже никто не гнался. Что ж теперь делать? Баба Дуська злая, сейчас будет таскать её за вихры. Мать вернётся, тоже всыплет… Одно спасение – уйти на Первомайский, где они с мамкой жили. Там бабушка, с похожим, но другим именем – Дуня. Там тихая и ласковая тётя Надя, она никогда не ругается.
Несколько раз с Первомайского её отправляли к матери с молоковозом, дедом Стефаном. Бидоны на квадратной телеге с низкими бортами соприкасались и грохотали так, что в ушах звенело. На молокозаводе Майка вставала и, почти оглохшая, сама шла домой, обходя чужих ребятишек – вдруг побьют. Дед Стефан, конечно же там, где ему ещё быть, думала Майка, направляясь к заводу.
– Нет его, давно уехал, а тебе он зачем? – спрашивала толстая тётка в длинном кожаном фартуке. – Приходи завтра часам к десяти, тогда и уедешь на свой Первомайский. Отпускают же родители малолеток из дома, и не боятся.
Дорога была хорошо знакома, и потопала она босиком по горячей пыли. Началась лесополоса из абрикосов, чистая, не заросшая, с утоптанной тропкой посередине. Так бы идти до самого хутора – прохладно и птички поют. Но около бугра посадка закончилась, на взгорье она пошла по открытому полю. Навстречу в клубах сероватой пыли ехала грузовая машина. Стало страшно – может задавить, вон как быстро мчится. Отошла подальше в сторону. Из окна, притормозив, высунул голову шофёр.
