Яростная «полундра!» катилась уже прямо на первую траншею, матросы падали убитыми и ранеными, но упрямо рвались вперёд. В траншее у немцев уже слышались взрывы первых гранат.
Пушки и миномёты, сделав несколько залпов, замолчали – можно было поразить своих.
Комбат, страшно матерясь, оторвался от стереотрубы:
– Что делают, что делают! Побьют ведь всех!.. Макаров, поднимай роту!
– Рота! Примкнуть штыки! Вперёд!
И рота нестройной цепью выплеснулась из траншеи и побежала на холм. А там уже гремели взрывы гранат, автоматные очереди и шёл рукопашный бой в траншее и блиндажах.
– Колесников! – крикнул комбат. – Бери миномётчиков – и туда же!
И расчёты бесполезных теперь миномётов тоже кинулись в бой.
Колесников, перепрыгнув через заваленный трупами окоп боевого охранения, бежал впереди миномётчиков к первой траншее. Там уже всё было кончено – бойцы добивали оставшихся немцев, кидали гранаты в блиндажи. Ротные пулемётчики без команды катили уже свои «максимы» на холм, с флангов доносилось «ура» второй роты и густая пулемётная стрельба отделения Грошева.
И немцы дрогнули! Они стали вначале организованно, огрызаясь огнём, отходить из второй траншеи по направлению своих позиций – к соседнему опорному пункту, откуда уже летели немецкие мины. Однако в чистом поле снег сыграл с немцами плохую шутку: в свете разгорающегося дня они были видны, как мухи в сметане. Подоспевшие «максимы» довершили разгром – мало кто ушёл живым.
Макаров с телефонистом и ординарцем в присутствии комбата уже обживались в немецком блиндаже. Праздновать победу было ещё рано – надо было собрать раненых и трофейное оружие, похоронить убитых, поправить окопы, накормить бойцов.
– Товарищ политрук! – Колесникова кто-то дёрнул за рукав полушубка. Позади стоял пожилой мичман в форменке и фуражке, зябко кутаясь в окровавленную немецкую шинель.
– Мы сейчас уходим. Вы уж там похороните наших отдельно. И лейтенанта тоже – убили его ещё внизу, в окопе. Хороший был парень и командир отличный. Ребята озлобились и кинулись дальше…
– Хорошо! Сделаем всё как надо.
Уцелевшие моряки погрузились в одну машину, в другую бережно положили раненых, укрыв шинелями. Подцепив орудия к передкам, ушли конные упряжки артиллеристов, так и не дострелявших свои осколочно-фугасные снаряды.
Проводив моряков, Колесников вернулся на холм, в новый уже ротный КП, около которого складывали в кучу трофейное оружие. Старый солдат Мищенко был прав: станковые пулеметы МГ-08 на неуклюжих треногах и чешские ручные пулемёты «Ческа збройов-ка»[9] с магазином наверху тут присутствовали.
Возбуждённый победой, сияющий Макаров вместе с комбатом рассматривал на столе немецкие документы и карты.
– Знаешь, часть эта формировалась в Австрии и прибыла сюда прямо с колёс. Так что необстрелянные нам немцы достались. Но моряки-то, моряки как себя показали!..
Лейтенант Колесников, который начал воевать ещё в 1920 году с поляками, не находил особых причин радоваться. За какую-то малую высотку положили столько молодых и здоровых людей. А сколько этих высоток ещё будет…
Моряков похоронили вместе с их командиром. Дали залп из винтовок. На могильном холмике поставили пирамидку, сколоченную из снарядных ящиков. На неё прибили бескозырку, и налетевший ветер уже трепал её ленточки с якорями. Наконец прибыло пополнение, и рота снова стала полнокровной.
В вечерней сводке Совинформбюро голосом Левитана прозвучало, что на Калининском фронте шли бои местного значения. Война была ещё впереди.
