Памятью сердца в минувшее… - страница 30



Но были среди этих ударниц-чулочниц и такие, которые совсем недавно жили в достатке и в довольствии, под зажиточным родительским кровом в тех же селах и деревнях и не думали, что вдруг все резко переменится и судьба заставит их приспосабливаться к неожиданным переменам. Это были девушки из раскулаченных и репрессированных семей. Как правило, они не рассказывали о своем прошлом. Но их можно было угадать по некоторым признакам недавнего достатка – по более высокой образованности, по нет-нет да проявляющейся амбициозности поведения, а иногда и наоборот – по тихому, скромному поведению пришибленных трагической судьбой сирот, лишившихся своих родителей. А у некоторых сохранялись еще кое-какие предметы недавней «роскоши» в одежде и украшениях, которые им удалось чудом сохранить от конфискации. И все же только спустя много лет некоторые их этих экспроприированных сирот, уже в преклонном возрасте, своими уже не таящимися воспоминаниями подтвердили то, что так долго скрывалось от подруг, соседок по койкам. Только совсем недавно, например, я услышал рассказ одной нашей бывшей любвеобильной красавицы и стахановки Вали Богатыревой. Оказалось, что ее богатые родители были купеческого сословия. Она вспоминала свое детство и безмятежную юность. В доме ее родителей была прислуга, собственный тарантас и прекрасная пара лошадей. Гордая независимость этой девушки, уменье всегда выглядеть опрятной и даже модной и, конечно, красивой обнаруживали в ней непростую породу. А с другой стороны, удивляла ее житейская сметливость, трудолюбие и уменье правильно распорядиться результатами своего труда. В числе первых Валя Богатырева стала ударницей и стахановкой. Плохо работать она не умела. Нрава она была веселого. Я говорю была, а она-то еще и сейчас жива, хотя и не очень здорова. Иногда, когда я бываю на старом месте жительства, у младшего сына, на месте некогда стоявших там наших общежитейских домов, я вижу бывшую красавицу на балконе ее комнаты на пятом этаже, в которой она живет с такой же, как и она, престарелой фабричной подругой. С пятого этажа Валя уже несколько лет вниз не спускается – ноги не позволяют. А улыбка еще не стерлась с ее лица. Она всегда узнает меня. Ведь мы знакомы с ней с самых моих малых лет. Родных у Вали нет. Живет она, как и всегда, на свои скромные пенсионные рубли. В молодости она была веселой и любвеобильной девушкой. Ухажеров у нее было много. Но замуж красавицу никто не взял. В войну свела ее жизнь с женатым тыловым майором, которого она взяла на свое полное обеспечение. Майор свое денежное содержание перечислял своей семье, а жил на Валькиных харчах. Сначала жена его боролась с соперницей. Случались откровенные, прилюдные сцены. Но Валя своей единственной отрады не уступала. А когда вдруг сердцееда и ловеласа отставного майора Гошку свалил инфаркт, а затем и инсульт, законная жена оставила все свои претензии. Однажды летом в начале шестидесятых Гошка умер. Так он и остался в моей памяти Гошкой, потому что ни отчества, ни фамилии его никто не знал. А Валя осталась одна. Судьба подарила ей долгую жизнь и одиночество в самое неуютное, дикое время. Но свет не без добрых людей, соседи носят ей из магазина необходимые продукты, которых ей много теперь и не надо.

* * *

Различия в происхождении девичьего населения нашего фабричного общежития никоим образом не отражались на взаимоотношениях между людьми. Никакой классовой борьбы на протяжении многих лет в наших бараках не возникало. Была между девушками единственная причина соперничества – за женихов и ухажеров. В остальном девушки жили в обстановке социального равенства в примитивных условиях фабрично-заводского общежития. В двухкомнатных квартирах поселялось по девять девушек: в большой девятнадцатиметровой комнате стояло шесть железных коек, а в маленьких, девятиметровых, по три. Кроме койки, каждой девушке полагалась еще и тумбочка, и на всех в комнатах было по одному обеденному столу. В квартире была еще и кухня с плитой. Печь-голландка обогревала обе комнаты. Дрова на всех хранились в дровяном сарае, где на каждую квартиру выделялся отсек. Водопровода и канализации в домах не было до самого их сноса в 1960 году.