Памятью сердца в минувшее… - страница 36

Наше новое жилище в фабричном общежитии было более чем скромно, прямо сказать, не Бог весть какое. Но все мы были ему очень рады. Особенно довольна и рада была этому подарку от дирекции фабрики имени Ногина наша Мама. В наших скитаниях по чужим углам больше всего и физических, и моральных неудобств приходилось испытывать и переживать ей. Хозяйский эгоизм и особенно амбиции хозяек даже при благополучно складывающихся отношениях в повседневной жизни, во всех кухонных и прочих мелочах, ежедневно и ежечасно беспокоили, если не сказать большего, ее самолюбие и достоинство. Хозяевам было несвойственно замечать за собой намеренную и тем более непреднамеренную бестактность. А Мама должна была их терпеть. Конечно, ее терпения хватало настолько, чтобы сохранить с ними добрые отношения. Но расставались мы с добрыми хозяевами, приютившими нас в своих семьях, не только с благодарностью, но и с радостью, что этому теперь пришел конец.

Далеко не бог весть какое хорошее было наше новое жилище. В девятнадцатиметровой комнате нас было шестеро, и размещались мы по-прежнему. По двум противоположным стенам в комнате встали две полутораспальные кровати. На одной, старой, еще дореволюционного происхождения, металлической кровати спали наши родители. А на второй, новой, тоже металлической, с никелированными спинками, спал я с братом Александром. Около печки уместился наш, тоже деревенский и тоже дореволюционный, окованный жестью сундук. На нем спала сестра Антонина. Вдоль стены, между окнами, аккуратно встал купленный для новой квартиры небольших габаритов диван. На нем спал старший брат Николай. А между Тониным сундуком и Колиным диваном, посередине комнаты, поставили стол. Он был раскладной, с двумя опускающимися полками и в сложенном положении занимал мало места. В правом углу, между окном и родительской кроватью, уместился резной, еще дореволюционный буфет с горкой для чайной посуды, с витражными стеклами. Словом, почти вся мебель, нажитая родителями еще до революции, уместилась в нашем новом жилище. Но передвигаться в нем можно было только боком, особенно тогда, когда семейство начинало укладываться спать.

После скитаний по чужим углам мы в нашей комнате этих неудобств не замечали. Более того, через некоторое время в комнате уместился еще и орехового дерева комод, который Мама вывезла из деревни, несмотря на наши протесты. В нем разместилось наше белье. А верхняя одежда, так же, как и в девичьих общежитейских комнатах, висела на плечиках, завернутая в простыни, над кроватями. Расхожая одежда висела на общей вешалке в кухне. В тесноте пришлось жить, да не в обиде. За обеденным столом умещалась не только вся семья, по праздникам Мама умудрялась усаживать многочисленных гостей – и родственников, и друзей. Жили в радости и день ото дня растущем благополучии. Отец наш тогда работал заведующим магазином фабричного отдела рабочего снабжения. Тогда же на работу пошли инженерами старшие братья. Старший брат Николай теперь работал прорабом на стройке. А Александр – инженером в Московском областном бюро технической инвентаризации. Иждивенцев в нашей семье оставалось теперь только трое – Мама, да я с сестрой Антониной. Сестра тогда уже училась в седьмом, а я во втором классе. С ней вместе целый год я продолжал учиться в школе № 15 на Третьей Мещанской улице, по старому месту жительства. В 1934 новом учебном году в третий класс я пошел в новую школу № 48, которая была построена к тому времени на большом пустыре слева от Ярославского шоссе, если ехать от центра. Школа эта называлась «Образцовой», и этому соответствовали техническое обеспечение учебного и воспитательного процесса и состав учителей. К сожалению, я проучился в ней всего два учебных года, но с тех пор я не видел больше в своей жизни таких школ. В пять этажей она растянулась по пустырю длинным фасадом, окнами своих просторных классов на восток. А окна широких коридоров выходили во двор с распланированными зелеными газонами и огромными клумбами цветов. За этим цветным двором был построен большой школьный стадион с футбольным полем, местом для толкания ядра, теннисными кортами, волейбольной и баскетбольной площадками. Оборудование школы соответствовало задачам гармоничного обучения и воспитания учеников всех возрастов. Здесь имелись киноклассы, специально оборудованные кабинеты по химии, физике, биологии, географии, токарные и слесарные мастерские для настоящих занятий по труду. Впервые в жизни я узнал в этой школе, что означало название «Актовый зал». Он был двусветный, с большой сценой, партером и балконом, с кинобудкой, с гримерными помещениями для самодеятельных и профессиональных артистов, выступавших на школьных утренниках и концертах. Первый раз в жизни я увидел и настоящий, огромный физкультурный зал со всеми спортивными снарядами. Рядом со спортзалом находился медико-санитарный кабинет. Профилактические осмотры и различные прививки проводились здесь регулярно со строгим соблюдением правил санитарии и стерильности. Дисциплинирующий порядок в школе начинался с гардероба, который располагался в просторном вестибюле. Каждый класс имел свои секции, которые обслуживались дежурными учениками. У каждого был свой номер. Раздевание и одевание проходило под наблюдением дежурных педагогов. Как непохожи современные школьные раздевалки на те, что запомнились мне с детства. Мне иногда приходится провожать и встречать из школы свою внучку. В тесном коридоре раздевалки в часы пик нет никаких гарантий безопасности из-за столкновений с врывающимися сюда с разных концов коридора, с лестниц и из входных дверей школьниками всех возрастов. Этот дикий набег не поддается никакому порядку. Да за ним в это время никто не следит. Иногда с лестниц просто сваливается визжащий ком сцепившихся голов, рук, ног, портфелей. Справа и слева, навстречу друг другу и вперегонки проносятся с визгом разъяренные непонятным азартом мальчишки и девчонки. Словно пушечными выстрелами грохочет входная дверь, через которую в гардероб по ногам врывается холодный, в зимнюю и осенне-весеннюю пору, воздух.