Выехав за главные ворота, Элизабет сильнее обычного пришпорила лошадь, и та погнала во весь опор. За считаные минуты спустившись с холма, она оказалась у обрыва. Резко затормозив и натянув поводья, Элизабет даже не думала о том, что может причинить боль. Уздечка впилась в губы Аннабель. Она тяжело дышала и фыркала носом. Такого обращения от своей хозяйки лошадь не припомнила, поэтому нервно расхаживала у самого края склона и ждала ещё какого-нибудь подвоха. Элизабет напряжённо всматривалась вдаль, пытаясь разглядеть хоть что-то, напоминающее всадника. Но сколько бы она ни старалась, не искала, не ощупывала каждый клочок земли – она ничего не находила.
– Может быть, он и не в долине вовсе? – тихо произнесла она. – Может быть, он где-то в лесах?
Она окинула взглядом низину ещё раз и, развернув Аннабель, поскакала обратно к замку.
Свернув чуть левее, углубившись в редкие деревья, росшие на холме и с одной стороны окружавшие поселение, она выехала к тому месту, о котором ранее рассказывала отцу. Остановив лошадь в небольшой прогалине, сплошь усыпанной голубым ковром подснежников, Элизабет спрыгнула с неё и, привязав к дереву, пошла побродить среди этой нежности, напоминавшей лазурь водяных просторов. Она решила, что, может быть, отец вспомнит о цветах, упомянутых ей вчера при встрече, и приедет на это место, ведь только тут росло так много голубых огоньков. Конрад не был исключением. По его возвращении Элизабет заново ему всё показывала и рассказывала. Снова открывала ему давно известные, но глубоко похороненные в его сознании места, точно он был новорождённым. Оставив лошадь, она отправилась на самый край прогалины. По пути Элизабет наклонялась и срывала самые красивые цветы, собираясь набрать их целый букет, чтобы потом отвезти в замок и поставить в комнате отца. Ей было очень важно показать ему не только свою заботу и любовь, но и течение жизни, воплощённое в этих маленьких и хрупких созданиях.
– С восходом солнца просыпаются, с закатом засыпают, – приговаривала она.
Так, прохаживаясь по поляне, срывая цветы и стараясь их сильно не топтать, она незаметно для себя набрала уже внушительную охапку. Но отец так и не приходил. Нагнувшись за обещанным себе самым последним цветком, она услышала шорох сухих веток, ломающихся под чьими-то ногами. Кто-то приближался. Ожидая увидеть долгожданного отца, она развернулась в сторону доносившегося шума и с широкой улыбкой на лице застыла на месте, держа огромный букет подснежников. Шум становился громче. Наконец, за стволами деревьев Элизабет начала различать знакомую фигуру. Вытягивая шею, поднимая голову и заострённый носик, она внутренне ликовала.
– Папочка, папочка, папочка, – неустанно шептали её губы, а глаза желали увидеть как можно скорее дорогой её сердцу лик.
Но когда из-за дерева вышел Гаспар, улыбка на её лице померкла, а букет выпал из рук. Подснежники рассыпались вокруг её ног голубыми огоньками, коим больше не было суждено загореться вновь. Гаспар, увидев из-за стволов деревьев улыбающуюся и счастливую Элизабет, тоже разулыбался ей в ответ, думая, что её радостные глаза были предназначены ему. Но когда свет в её глазах погас, он встревожился такой резкой перемене и, ускорив шаг, направился к ней.
– Гаспар… – печально протянула она. – Почему ты здесь?
– А где я должен быть? – так же непонимающе задал он ей вопрос.
