Парижский РоялистЪ - страница 17

Чтоб проверить эту мысль, Жданский схватил первый попавшийся предмет и треснул им себя по руке. Предметом этим оказалось массивное пресс-папье[41] из бронзы. Вопль боли, протяженности и мощи которого позавидовал бы раненый африканский слон, даже приостановил словесный водопад из уст Эраста Ардалионовича, уже перешедшего к рассуждениям о пагубном влиянии Тимирязева[42] на русскую промышленность и его заигрывания с англичанами и немцами.

– Что же это вы, батенька, казенной папьЕй, да по трудовым мозолям? Эдак и нечем будет сжимать штык, коли грянет нужда, – Эраст Ардалионович неодобрительно посмотрел на кумачовый, стремительно распухающий палец Жданского, – Нервишки шалят? Так вам пустырничек надо на ночь или боярышник принимать. В разделе “Для дома, для семьи”, в газете имени Геннадия Малахова рекомендуют.

Евстахий, не в силах сдержать слезы, градом катящиеся из глаз, умоляюще посмотрел на Эраста, схватил себя за грудь здоровой рукой и обреченно потряс головой.

– Понимаю… довели рабочего человека проклятые империалисты! Тут не то, что папьЕй по пальцАм – тут впору брать винтовку и на баррикады, как наши предки сто лет назад, а?! Ничего, товарищ, настанет и наше время – не переживайте. Разобьем оковы рабства и на обломках, так сказать, построим новый, дивный мир, – Эраст Ардалионович посмотрел на Жданского полными соучастия глазами, – Ну, а пока вернемся в мрачное настоящее, любезнейший… э-э-э, как там ваша фамилия, напомните? Вы ж к нам в поисках работы обратились, верно ведь, правильно?

– ЖданскАй, – а-кнул Евстахий, саднили и палец, и шишка и он никак не мог понять – что же болит больше, – Да, насчет работы. – жалостным, исполненным скорбью голосом проблеял он.

Евстахий, окончательно убедившись, что все происходит с ним наяву, поник и смирился с происходящим. Он уже был готов на что угодно, даже на вступление в КПРФ, лишь бы решить вопрос с трудоустройством и поскорее занять голову подготовкой к отъезду. Как назло, съеденный перед визитом в офис суп, видимо, проникся пламенными речами Эраста-Ильича и начал революционное бурчание в животе.

– Отлично, товарищ Жданский! Присаживайтесь… – Эраст Ардалионович наконец-то вернулся в свое кресло и достал из недр стола кипу каких-то бумаг, – Ну-с, давайте полюбопытствуем, что у нас для вас есть… так-так, это вам не подходит… нет-нет, это не то… а может быть, может… нет, не может… хмм, умм…охо! ага! – с победоносным видом, достойным Римского триумфатора,[43] Эраст Ардалионович извлек какой-то пожелтевший клочок бумаги и потряс им перед самым носом Евстахия. – Вот он, ваш счастливый билетец!

– И в чем же он счастливый, позвольте полюбопытствовать? – Жданский мало-помалу брал боль под контроль, та огрызалась, но постепенно утихала, сдаваясь. Постепенно возвращался и контроль над собой и былая интеллигентность в голосе.

– Ну как же, голубчик… прекраснейший английский факторий – фабрика по-нашему, проверенный работодатель, можно сказать – сердце английского пролетариата! И главное – особо не требуют никаких навыков, да и платят недурно и, главное, вовремя – прямо на карту. У вас есть карта, любезный?

– Контурная… – буркнул Жданский, на периферии сознания возникло туманное очертание в виде слова “кидалово”, что-то явно настораживало в этом “беспроигрышном” варианте, но он не мог понять, что именно.

– А-ха-ха! Контурная! Прям Жванецкий! Отличная шутеечка, товарищ, надо запомнить! В юности, когда я работал на заводе имени Фрунзе, у нас бригадир был большой балагур, очень вы мне его напоминаете. Глядишь и на фабрике в бригадиры выбьетесь. Но я, конечно же, имел в виду другую карту. Но и за это вы не переживайте – Эраст Ардалионович Гугуйский, – он схватился руками за жилетку и посмотрел ввысь, – Все оформит в лучшем виде! Пятнадцать лет на рынке и все всегда оставались довольны. Ну-с, будем оформлять договор?