– Они-то в прошлом. А кое-кто по имени Алексей в настоящем. Тезкой моим захотел стать?
– Я хотел назваться тем именем, которое мне нравится – Альсо. Но это, как Вы понимаете, вызвало бы вопросы.
– Вопросы. У меня вопрос. Кто такой Арсений Игнатьич?
– Виталий думает, что Вы его послали.
– Не я. Что думаешь ты?
– Извините, а кто-нибудь знал, о задании, которое Вы мне дали?
– Ты что, Панегирик, родом из Одессы? Я, разумеется, никому ничего не говорил. А знает ли кто или нет… Все может быть. Я не один такой на белом свете. Так, кто он, по твоему мнению?
– По моему мнению, он может быть кем угодно. Может, его сюда позвать?
– Терпение, Панегирик, терпение – залог успеха в любом начинании. А тем более сейчас, в ситуации крайне необычной.
– Прошу прощения, товарищи. Позвать меня очень легко, даже если ситуация необычная. Вы хотите знать, кто я такой? Арсений Игнатьич Путевой, простите за рифму, она здесь, безусловно, неуместна. Старший научный сотрудник Института медийной философии. Сейчас на пенсии. Вот, товарищ Алексей знает.
Горыныч грузно сел в кресло. Поморщился. Встал, подошел к столу, вытащил скальпель из карандашницы. Снова сел. Аккуратно провел лезвием по потной щеке. Заскрипела щетина.
Арсений Игнатьич продолжил:
– Понимаете, товарищи, мне очень интересно то, что происходит вокруг меня. Я живу и кручу головой по сторонам. Прелюбопытное занятие.
Горыныч заговорил:
– Вы как кошка. Стоит человеку устроиться для дела или для отдыха, не важно, вы тут как тут, прыг на колени.
– Прошу прощения, товарищи, я, конечно, бываю надоедлив, это правда. Все потому, что я любопытен. Но я не выдумываю истории. Я их поясняю и развиваю.
– Неужели? Вы и про Деда Мороза историю развили? Во мраке сталинского атеизма лучик волшебства – дедушка в красной шубе.
– Простите, как вас звать?
– Алексей Горанович.
– А что удивительного, Алексей Горанович? Власть пробовала, можно это, можно то? А ну-ка, сторонников Троцкого прижмем, а потом сторонников того, этого, еще, еще, и вот уже террор пошел. Возразят люди? Нет, не возразили. Значит, можно. А Дед Мороз… компенсация да лакировочка. Люди ведь на многое согласны. Ментальность такая. Взять, например, Вас, Алексей Горанович. Вроде и неудовольствие проявляете, что я в Ваши дела вмешиваюсь, но согласны на вмешательство, согласны. Потому, что чувствуете: я Вам помощник, а не противник. Вот Иван Владимирович Вам хоть и друг, а противник, или, как минимум, препятствие. А я нет. Так и со Сталиным было. Люди чувствовали в нем что-то свое, родное, а он умело подыгрывал. Или, в самом деле, был своим, это уже не установить, только предполагать можно.
Панегирик хмыкнул.
– И товарищ Алексей согласен. Согласен-согласен. Так ведь, товарищ Алексей?
– Нет, – отрезал Панегирик.
Арсений Игнатьич улыбнулся настолько широко, насколько позволяла треснутая губа.
– Откуда вы про Ивана Владимировича знаете? – резко спросил Горыныч.
– Ох, не волнуйтесь вы так, я не черт, который пришел вас на рога намотать. Вы же не случайно попросили товарища Алексея поговорить с Виталием о его жизни, точнее, о ее круговерти, и о новой…
– Вы что, весь разговор наш слышали? – нервно перебил Арсения Игнатьича Панегирик.
– Ну, что вы, товарищ Алексей, я только малую толику услышал. Но я умею домысливать. Я же говорю, я развиваю истории. Я ведь медийный философ.
– Но…
– Подожди, Панегирик, – прервал помощника Горыныч. – Все-таки, как вы
