Сердце тоскливо сжимается. Но, может, не от непривычной суровой картины, а от высоты непривычной?
«Тужи не тужи, а служить тебе здесь, друг ситный Анатолий, – невесело думал Колосов. – Что же, будем служить как надо. Обвыкнемся».
Сейчас Колосов улыбнулся, вспомнив первое впечатление от заставы и то, как привыкал к горам, а «газик» тем временем, взобравшись на перевал, нырнул в узкое высокостенное ущелье.
– Боговы ворота, – негромко, как бы для самого себя, проговорил Колосов. Вздохнув, повторил: – Боговы ворота.
– Разве вы были здесь, товарищ капитан? – спросил удивленно водитель, которому маршрут поездки устанавливал дежурный, пояснив при этом, что капитан – офицер в отряде новый и дороги не знает.
– Приходилось, – ответил Колосов и снова вздохнул.
Ни на одной карте мира нет названия этого неширокого, но довольно глубокого ущелья, лишь нанесено оно на пограничных схемах, но даже солдаты в обиходе называют его иначе: Страх Божий. И верно, ночью здесь жутко даже самым смелым, а те, у кого кишка тонка, становятся притчей во языцех на многие годы. Меняются призывы, а побасенки остаются, напластываясь новыми, в меру фантазии рассказчиков, потешными деталями. И звучат те побасенки в минуты отдохновения заставского люда, веселя его иной раз до слез.
«Интересно? Про медведя не забыли?»
Здесь с Колосовым произошел нелепый случай, о котором он по сей день без стыда не может вспоминать, хотя трусости никакой не было, а наоборот, была отчаянная смелость, но упрек начальника заставы: «Тут, сынок, граница. Думать, сынок, надо. Может, пока ты за медведем гонялся, под носом у тебя нарушитель прошел?» – втиснулись в извилины навечно.
Через несколько дней после того упрека, как бы отвечая на него, Колосов предложил начальнику заставы проложить поперек ущелья полосу рыхлой земли. Там, где можно, вскопать, а на камни наносить вещмешками.
– По два-три часа оставаться каждому наряду, копать и носить.
Все тогда согласились с Колосовым, и постепенно ущелье перерезала рыхлая полоса земли.
Потом полосы появились и в других ущельях, даже в расщелках, а уж затем Колосов вместе с Ромкой Банниковым, невысоким, щуплым, но умным и способным на выдумку, сооружал «катюши», «ванюши», «машеньки» – сигнальную артиллерию из разноцветных ракет, которой присвоили вскоре и официальное название: приборы пограничной хитрости. Заденет нарушитель проволоку, растянутую вправо и влево от прибора, ракета – в воздух. Наступит на рыхлую полосу земли – след. Действовать нарядам стало намного легче, а счет задержанным нарушителям резко подскочил.
До сих пор следовая полоса лежала в Боговых воротах, только была шире и лучше обработана. Теперь ее пахали и боронили трактором. Имелась к тому же сигнализация. Современная. Не приборы пограничной хитрости, а приборы пограничной бдительности.
«Газик», попетляв по серпантинам, вырулил на плоскую ровность, почти в центре которой и стояла застава. Справа и слева – те же высокие причудливые скалы, та же черная вершина с пастью дракона, те же забытые кем-то пироги на дальних отрогах: все то же, что было и прежде, в годы срочной службы, но сейчас долина, где стояла застава, показалась Колосову удивительно уютной. Он едва сообразил, отчего. Деревья: тополя, елки, карагачи. Их было много. Высились они и во дворе, и вокруг плотного зеленого забора, а сквозь густоту ветвей просвечивались белизной казарма, конюшня, гараж и офицерский дом.
