Аля молча смотрит мне в глаза. Она подтянула ногу вверх и жмёт коленкой на древесный хребет мёртвой лавочки. Слегка закусила нижнюю губу (обожаю, когда она так делает) поправила слегка дрожащими пальчиками прядь волос.
– Тогда я никогда не возьму на руки своего ребёнка, – наконец отвечает она, – и, хотя его нужно произвести на свет в мучительных родах, всё же, я хотела бы испытать это.
– Нужно ещё и зачать, – уточняю я.
– Я почему-то предполагаю, что с этим очень больших проблем не будет, – отвечает Аля, глядя на меня смеющимися глазами при этом кокетливо поднимая брови.
– Родить ребёнка значит обречь его на смерть, – Тет оповестил девушку на мёртвой лавке. – Да, об этом точно думает не каждая мать. Ты даришь жизнь, но совершено ясно то, что жизнь твоего ребёнка закончится. Если не отмахиваться от статистики, то можно довольно уверено заявить, что вряд ли она закончится в возрасте ста двух лет, во время глубочайшего сна. Очень-очень вероятно, что смерть эта будет связана со страданиями, да и сама жизнь ребёнка, надо думать, будет связана со страданиями. Можно быть даже миллиардером, иметь полнейшую уверенность, что ты уж точно сможешь дать своей кровиночке необходимое благосостояние, но чадо, внезапно, может заболеть чем-то таким, что не излечат даже шарлатаны врачи, за все скопленные, проклятые миллиарды. Ребёнок может попасть под машину, остаться инвалидом, к примеру. Во всех таких случаях ответственность будет нести тот, кто дал эту самую распрекрасную жизнь – родитель. А может роды – своеобразная эстафета мести? Родители вытянули в этот идиотский мир тебя, а ты отыгрываешься на своих детях, подумывая о том, что необходим тот, кто транспортирует стакан жидкости к изголовью кровати, когда ноги уже не позволят добраться до кухни. Выстреливаешь ребёнка в мир порока, будто пробку от шампанского. Мотивация понятна, но пробке от этого не легче. Да, конечно, ребёнка ждут радостные моменты. Я сам был практически абсолютно счастлив в раннем детстве. Только последующая боль вряд ли погаснет от приятных моментов, или, по крайней мере, я сейчас не вполне в этом уверен.
Моя спутница довольно долго молчала, её нежная улыбка тоже, как будто, была тихой и умиротворяющей.
– Ты прав, прав во многом, – Аля глубоко вздохнула. – Но я просто хочу это испытать. Логика бессильна, наверное.
– Что ж, если кому-то нужна цель жизни, то можно жить хотя бы ради того, чтобы посмотреть, чем конкретно закончится этот забег. То есть ясно, что ждёт в конце, но некоторые детали состязания неизвестны, а ведь может быть интересно их узнать, – я говорил так, будто меня просили не шуметь в комнате спящего ребёнка.
После этих слов мы встаём и возвращаемся назад. Теперь двенадцать просветов справа от нас. Я отсчитываю шесть со стороны скамейки, на которой мы только что сидели. Нам нужен шестой просвет…
– Значит, – тихо сказала девушка, – нам нужно перебраться через этот ручеёк.
– Просто перепрыгнем, Аля! – обозначил я нашу задачу.
– Ты уверен? – ответила мне спутница, скептически посмотрев на прыткие потоки ручейка, бегущие в сторону большой реки, где мы недавно осматривали зелёный островок выдр.
«Прыжок на пустой бережок».
– Там есть место, где расстояние совсем маленькое. В совсем крайнем случае, ты просто промочишь ноги, заболеешь простатитом и умрёшь.
– Ты твёрдо уверен, что я могу заболеть простатитом? – уточнила девушка.
