Пастух и Ткачиха - страница 7

Ты хочешь уехать из Китая? Почему? Потому что наш народ по-прежнему верит в призраков, заплетает косы и женит своих сыновей и дочерей, не спрашивая их мнения? Ма-ма фу-фу, мне плевать. У иностранных господ призраки еще злее. А самые злые призраки – они сами.

В прошлом году к нам в хижину пришел белый, это огромная честь. Тогда у матери жила четырнадцатилетняя племянница, ее звали Юэ-Няо – красивая и очень прилежная. Он хотел продать ее в Сингапур как Муй-Цай. Предложил нам пятнадцать долларов, только подумай! – Он ухмыльнулся, невольно польщенный.

Нью-Ланг вспомнил, как в свой последний визит мадам Фонтене рассказывала, что хочет купить домой Муй-Цай, рабыню, которая стоит всего триста долларов, и после бесконечных проблем со свободными мальчиками и служанками это настоящее облегчение.

– Меня дома не было, – пояснил Бо-Ченг. – Он убеждал маму: «Малышка попадет в благородное семейство, для нее это большая удача!» Тогда мама распахнула дверь и закричала на всю деревню: «Если удача, белый ты дьявол, тогда иди и продай собственную дочь!»

Да, у нас в стране есть призраки, – заключил Бо-Ченг, тяжело дыша. – Но мы их прогоним. Мы, Байцзясин. Мы, китайцы. И уверен, быстрее, чем некоторые другие народы.

Они дошли до серого двухэтажного дома на углу улицы Кунг-Пинг. Нью-Лангу казалось, что стены стали стеклянными, и он видел огромное помещение на двести человек, видел сцену, а на ней – страдания, издевательства, гордость и надежду…

«Я не уеду в Париж, – подумал Нью-Ланг. – Еще долго не уеду. Сначала я создам свой театр. Здесь, в Китае. Нет места на земле дороже Китая».

Они поспешили вверх по ступеням легким шагом, свойственным их расе, оборванный рабочий и кавалер в шелках – учитель Бо-Ченга и одновременно его ученик, ученик Нью-Ланга и одновременно его учитель.

Они сидели напротив друг друга и пили чай – одна с размеренной грацией, а вторая с лучезарной живостью, Ми-Цзинг и Цзай-Юнь, Прекрасная Музыка и Сияющее Облако. Шанхайские сплетники называли их «непохожие сестры Танг».

Цзай-Юнь недавно читала в союзе студенток доклад о героинях китайский истории и горячо вдохновила слушательниц, прежде всего красочным описанием средневековой амазонки Мулань и республиканской мученицы Цыси. В женском журнале напечатали ее фотографию, темно-золотое девичье лицо с крошечным носиком и большими глазами – их внешние уголки были настолько приподняты, что брови и ресницы напоминали парящие птичьи крылья.

Но за счет славы она прожить не могла. Танги были ей крайне недовольны, и она бы давно умерла от голода, если бы о ней не заботилась Ми-Цзинг.

Она изучала немецкий и английский. У нее был поразительный талант к языкам, но со странным изъяном. Ни на каком языке она не могла отказаться от особенностей китайского стиля. Она переписывалась с Агнес Смедли, Хелен Штёкер, Рикардой Хух, но все равно переводила свои мысли с китайского с забавной буквальностью – неважно, письменно или устно. Она общалась с американками из Шанхайской Христианской Ассоциации Молодых Женщин и со скромной самоуверенностью рассказывала им о своей обширной переписке: «Я получаю в день пачку писем, а иногда много-много». И с такой же скромной самоуверенностью предупреждала иностранных гостей, когда приглашала их в свою бедную квартиру: «У меня только один плоский стол и три кресла».

– Как ты живешь, – встревоженно сказала Ми-Цзинг, с беспокойством оглядываясь по сторонам. – Будь благоразумна, младшая сестра, давай снимем тебе комнату во французском квартале. Подобное место – не для тебя.