Размером три метра, а то и четыре —
И я агрессивен впоследствии стану
Совсем не такой, как сегодня в квартире…
Я силу ощущаю очень сильно.
Опять в квартире нашей бардачок
Изменчивость расходится обильно —
Жокей садился аж на облучок;
Дальнейшее вовне покрыто мраком
Я тщетно вспоминаю телефон:
Мелькают цифры, диск верчу, однако,
Я так же несущественен, как он…
Я так же изначально был на этом
На поприще сомнительных побед,
И расцветала тёмно-жёлтым цветом
Толпа людей, не евших винегрет…
Обрывочки мыслей возводятся нами
На пост-постамент панацеей от бед.
Вы правы – мы глупы. От вас мы узнали,
Что значит порой озаривший ответ…
И он отвечает достаточно скупо:
«А вы не пытались окошко открыть?»
Затем обещает нашествие трупов —
Нам некуда наши огрехи зарыть,
Трудами растёт пирамида из трупов!
Ведь так мы, возможно, достигнем Луны.
Убийство ведь было достаточно крупно —
Поэтому он приспускает штаны.
Ты хочешь укрыться под сводами кельи?
Возможно, ты прав – ни к чему горевать.
Вдруг вещи всцвели в середине апреля;
Что может гармонию нам даровать?
А в данный момент мне, наверное, больно.
«Чудак» – говорит он – «ты можешь дышать,
А ты повторяешься!» Словом, довольно!
Логичности не удалось избежать.
Но Africa Nova сказала «фигово» —
И я вспоминаю прошедшую муть:
От берега сучки бежали сурово,
Как странно, что я сочинил эту жуть…
Надменный немножко, чуть-чуть многобровый…
– На последний кирпич
Заготовлен был спич,
И, доверившись СМУ, без опаски,
У трубы за стеной
Жил ручной домовой
С удивительным именем Васька.
Он от света сего
Не видал ничего,
Знал тепло батарей отопленья —
Здесь вчера был отсос
За ответ на вопрос
Домового предназначенья.
Хоть неясен нам путь
Коим шла его суть,
Жить старался он, жизнь украшая,
И хоть гланды имел,
Вечерами он пел —
Нежно пел он, сверчку подражая.
Но не каждый душой
Обладает большой —
Странно Ваську жильцы оценили:
Дескать, что за петух
Будоражит наш слух?
И его хлорофосом морили…
Пресекая скандал
И в ответ на сигнал
«Рыбнадзор» налетел сюда мигом:
Стену разворотил,
Ваську освободил
И занёс его в «Красную Книгу»…
В это время верблюды, в пустыне рыдая,
(А их было штук семь или восемь,
И была с ними длинная палка литая —
Потому что настала уж осень,
И цветы отцвели, и листы полетели
Вдоль по знойной зеленой канаве…) —
Те верблюды стояли и очень хотели
Ниспослать состояние нафиг,
Что поплыл в отдаленье туманной порою,
В злом краю, где кордоны густые
Плотной сеткой легли на одно и второе,
Заглушая рыданья пустые…
А верблюды – как птицы в подветренном море! —
Горевали в печальном экстазе,
И однако весьма несомненно и вскоре
Потонул парафин в унитазе,
И возврата ему никогда нет оттуда,
И не будет отнюдь совершенно,
Потому что душа у живого верблюда —
Это время, и время нетленно!…
В лесу охуевшем птицы не спали,
Кругом озверелые листья летали;
Лишь слабый порыв ветерка донесется,
Легчайший неслышимый шёпот —
И в бешеном ритме куст затрясется:
Медведей случившихся топот…
Кругом превалирует сила маразма
Какой удивительный месяц!
Здесь кактус вошёл в состоянье оргазма —
Ей Богу, что мир стал тесен…
Если обить всю деревню войлóком
И вывинтить пробки из хмурых бутылей,
Он скажет, пригладив рукой чей-то локон:
«Ну, что? Неужели вы снова забыли?
Был день, и я шел по унылой пустыне.
Я шел по пустыне, зубами стуча —
Мне холодно было: пески уж остыли,
И только виднелась вдали каланча —
И та ведь упала, я помню об этом!
Остыли пески очень сильно с утра,
