(с) Светлана Термер
***
Часть 1. Глава 5.
“Детоубийца”.
Взгляд в сторону становился более осмысленным. Я стала изучать неровности кожи, особенности походки и стиль жестикуляции всех, кто окружал меня. Я обратила взор на босую, со спутанными волосами женщину лет пятидесяти. Взгляд ее был безумным, словно в окружающей ее обстановке она видела то, что недоступно всем нам, но видимо лишь для нее. Она подходила к женщине, упорно глядела в глаза и тут же отходила, обращаясь к другой. В одну минуту она настигла и меня. Присела на край железной койки и протянула руку. От страха я стала пятиться назад, но опытная Ольга встала, взяла женщину под руки и провела к ее койке. Женщина легла на бок и уставилась в криво окрашенную стену. Ольга вернулась и удобно устроилась на прежнем месте.
– Кто эта женщина? – спрашиваю я, оправляясь от пережитого, легкого стресса.
– Детоубийца. Ее здесь не Любят. Гонят из каждого угла. Вот она и бродит, надеясь застать в чьих-то глазах толику сочувствия. Думаю, ни один священник не отпустил бы ей ее грех. И не говори с ней. Она очень опасна. То хладнокровие, что десять лет назад она проявила не имеет никаких оправданий. Да, она тяжело больна, но ее жестокость болезнью не оправдать.
– Что она сделала? Аборт? Или придушила в колыбели свое дитя?
– Ты уверена, что хочешь об этом знать?
– Да. – уверенно сказала я и еще раз обернулась на детоубийцу.
– У нее была славная дочь. Она растила ее одна. Когда дочери было лет шестнадцать, она стала сходить с ума. Дочери приходилось видеть страшные вещи, и каждый день спасать обезумевшую мать от любой опасности, будь то зажигалка или вскипевший чайник. Дочь заботилась, правда периодически отправляла мать на лечение, ибо не справлялась. Лет в двадцать дочка встретила мужчину и полюбила его, но тот узнав о беременности девчушки бросил ее. Но девочка своего нерожденного ребенка Любила больше жизни, практически с момента зачатия. Беременность была легкой, и девушка жила обычной жизнью, продолжая заботиться о матери и контролируя прием препаратов и все рекомендации лечащего психиатра. На седьмом месяце весь дом уже был завален детскими вещами, игрушками и мебелью, а фиолетовая коляска гордо стояла в углу гостиной. Однажды девушке пришлось оставить мать одну и отлучиться. Вернулась она к обеду, и стала пить холодный компот. Минут через двадцать она ощутила слабость и скованность, рассудок помутнился. Заметив что баночка с аминазином пуста, а ее охватила слабость несчастная поняла что компот был отравлен, и попыталась встать, но не смогла. Не страшно ей было самой умирать, страшнее было потерять ребенка. Если аминазин в ее крови, а кровью питается ее дитя – дитя отравлено. Она с трудом подняла руки и прикрыла ими живот. Мать нависла над ней, и шепча что-то не то на иврите, не то на одном из мертвых языков стала давить на живот. Несчастная девочка, беспомощная и отравленная не могла спасти свое чадо. Она могла только молиться. Сил оттолкнуть полную, обезумевшую от жестокости женщину у нее не было. Мать давила на чрево дочери всей своей зверской силой, кровь текла из промежности а кости младенца хрустели в чреве плодородной матери. До чего горло себе криком разрывала несчастная. Когда приехала скорая оставалось только констатировать смерть плода, но саму девушку нужно было срочно оперировать. В тот же день ей удалили матку и часть кишечника. А эту паршивку привезли сюда два санитара, по пути наставив ей синяков. В приемном покое при взятии мазков ее нарочно ранили а в отделении каждая смена санитарок надавала ей пощечин. Была угроза расправы от других шизофреничек, поэтому ее оставили в надзорной палате навсегда. Тут большинство сами ничего не осознают, и ее трогать не станут. Но бывает что новенькие ее пытаются наказать по справедливости, пытаясь ей самой кости поломать.
