– А что дочь? – вытирая слезы спрашиваю собеседницу.
– Она вышла замуж, воспитывает приемных дочь и сына. Иногда, раз в пару лет приезжает навестить мать, но увидев ее взгляд сбегает прочь, давясь слезами. Умоляет государство не выпускать ее, но государство то этого и не планирует. Она в какой-то степени отбывает пожизненный срок. Судом ее направили на принудительное лечение, а тут уже врачу решать, выпускать ее или нет. Но ни один врач, имеющий совесть не выпустит ее. Не возьмет на свою совесть такое преступление.
– Но разве можно мучить ее столько лет, если она так тяжело больна?
– Не всякое преступление можно оправдать болезнью. Человеческая жизнь, даже семи месяцев от зачатия неприкосновенна. Не она зачала, не она вынашивала, – не ей губить. Пусть хоть сам Дьявол в нее вселился, вина эта на ней. Кровь эта на ее руках. Как больно было тому ребенку, – такую боль пусть испытывает она здесь, до самой смерти. Бог ей судья, но суд Его наступает лишь после смерти. Там ему решать. А пока она здесь, на земле, в государстве, которое имеет свои законы – она не должна избегать наказания. Она нарушила федеральный закон – и она не покинет эту темницу. Она нарушила закон человеческий – и перед судом народа она тоже держит ответ. И пусть благодарит Бога, что кормят ее за общим столом, и не отходами. И спит она на постели, а не на холодной плитке в уборной.
– Мне жаль ее.
– А мне жаль ту женщину, в чреве которой был удавлен долгожданный ребенок. – Ольга опустила глаза и заплакала. А я еще раз обернулась на безумную и силилась понять, жаль ли мне ее, или я ее ненавижу, как и все остальные.
(с) Светлана Термер
***
Часть 1. Глава 6.
“Иринка”.
“Мишутка, сыночек мой любимый”, бормотала себе под нос женщина лет сорока с лишним, качая на руках плюшевого медведя. Он был потрепан, местами порван и зашит и жутко затаскан. Она не отпускала его из рук, и все качала его, пела колыбельные.
– Кто она? – спрашиваю я Ольгу, обращая взор на женщину.
– Иринка. Сын ее давно вырос и бросил ее на попечение ее двоюродного брата. Живет себе, наслаждается жизнью, а о той, что его выносила и родила и думать забыл.
Иринка подходит ко мне и просит подержать “Мишутку”. Поправляет складки на застеленной одеялом койке, прибирает тумбочку и шарит в целлофановом пакете, где не менее аккуратно сложен ее скудный гардероб и предметы гигиены. Я поднимаюсь, чтобы помочь ей, подхожу со спины и касаясь ее плеча слышу жалобный крик и рыдания. Отхожу, а Иринка хватается руками за ягодицы и бежит в дальний угол палаты, прижимается спиной к стене и зажмурив глаза воет, словно побитая собака.
Испугавшись я обращаюсь к Ольге:
– Что я сделала?
– Никогда не подходи к Иринке со спины. Ее рассудок очень травмирован. Ее душа – хрупкий хрусталь, покрытый трещинами, одно неосторожное движение – осколки убьют ее, и даже той доли здравомыслия, что у нее осталась просто не будет.
– Но почему? Что с ней случилось?
– Она была обычной женщиной, матерью одиночкой. Проводила единственного, любимого сына в армию, но возвращения его так и не дождалась. Он не вернулся домой, а уехал в город, передав одинокую женщину на попечение ее двоюродного брата. Он был единственным ей родным человеком, кроме покинувшего ее сына. Брат этот был запойным алкоголиком, да и к тому же имел склонность к разного рода сексуальным извращениям. Иринка сперва работала у него по дому, поддерживала хоть какую-то видимость уюта и порядка, но все изменилось в один день. Подонок забрался к Иринке в постель и совершил с ней содомею. Скрытый своего рода гомосексуалист. Он отрезал ее длинную косу, порвал и пустил на тряпки ее платья и стал одевать ее под мальчика и регулярно пользовать в своих низменных целях. Сперва она держалась достойно, но рассудок ее рушился, и она стала понемногу сходить с ума. Регулярная содомея повлекла за собой не менее разрушающие последствия. Толстая кишка ее была надорвана, анальное отверстие кровоточило и болело. В один день у нее случилось сильное кровотечение и испугавшись срока за убийство “родственник” вызвал скорую. Ее прооперировали, привели в стабильное состояние и перевели сюда. Мишутку она из рук не выпускала последние лет пять. Она нашла его на помойке. Мишутку можно брать в руки только с ее позволения, а со спины подходить ни в коем случае нельзя. Не разрушай то, что держится на хрупких обломках. И никогда не напоминай о пережитом. Она итак помнит. И очень отчетливо. Стонет ночами, передвигается вдоль стены.
