Пепельный крест - страница 24

Порой у Антонена возникала мысль, что Богу наплевать на людские дела, как будто ему больше нечего здесь делать и все происходящее уже не имеет к нему никакого отношения. Что ему безразличны его дети и он оставил их сиротами и поручил заботу о них природе: пусть растит их, как может. Вот таков этот мир, думал Антонен, – огромный сиротский приют, где время течет в размышлениях о том, почему тебя бросили. Что касается природы, то Бог, создавая ее, по ходу дела забыл добавить нежность, а потому ее любовь была суровой, если только у нее вообще было сердце, что вызывало сомнения.

С крепостной стены Антонен смотрел, как из леса поднималась тьма: ее как будто испускали деревья. Ее черный вязкий сок медленно заливал горизонт.

Где сейчас Робер? В своей камере? На дыбе в пыточной? В муках? Может, он уже умирает…

Между ног Антонена проскакивали кошки. Дозорный путь был их территорией. Во время эпидемии пошла молва о том, что монастыри, где держат кошек, не поражаются заразой. Приор Гийом, как правило не придававший значения слухам, не оставил их без внимания и даже поддержал на местном капитуле доминиканцев.

Никто не знал, каким образом кошки прогоняют чумные миазмы, но они, по крайней мере, охотились на крыс. Может, приор просто хотел избавиться от этих тварей, которых ужасно боялся. Казалось, в его воспоминаниях кишмя кишели крысы, внушая ему непреодолимое, почти мучительное отвращение.

Итак, приор дал задание монахам привадить кошек. В коридорах расставили плошки с молоком. Вскоре десятки кошек уже несли караул по всему монастырю и пробирались даже в часовню, но их оттуда не выгоняли.

Монахи так и не узнали, в действительности ли кошки защищают от чумы, но защищать от крыс они точно перестали. Верфёйские крысы стали такими большими, что кошки не решались на них нападать. Постепенно звери пришли к соглашению. Случалось, что они разгуливали вместе, бок о бок, в полном взаимном равнодушии, как старые супруги, смирившиеся с присутствием друг друга.

К Антонену подошел крупный рыжий кот с пушистой шерстью. На его широкой морде сверкали два глаза, рассеченные лезвиями зрачков. Кот напомнил Антонену инквизитора.

Кот, мяукая, крутился под кормушками для монастырских птиц, куда монахи клали сливочное масло. Возвращавшиеся по весне ласточки его обожали. Зимой кормушки сторожили, сидя в сторонке, сороки и вороны и хватали воробьев, решившихся попытать счастья.

Антонен поставил перед котом плошку с молоком, но тот с презрением отверг угощение. Он хотел масла, жира для своего большого тела. Получив желтый кусочек, который Антонен выковырнул из кормушки, он проглотил его в мгновенье ока, жадно, словно давно голодал, потом подошел и облизал испачканные маслом пальцы монаха. Антонен протянул руку, чтобы его погладить. Кот моментально ощетинился и стремительно выбросил вперед лапу. От его когтей на запястье Антонена остались три кровавые полоски. Антонен его не прогнал, он рассматривал большое тело кота, принявшего оборонительную позу и готового снова пустить в дело когти.

“Инквизитора нельзя гладить”, – подумал Антонен и отошел в сторону.

Наступило первое воскресенье. Близился назначенный срок. Неделя истекла. Кошачьи царапины пошли ему на пользу. От боли он очнулся. Раны были поверхностными, но мучительными. Они пульсировали, как маленькое сердце; руку сильно жгло до самой подмышки.