Дескать, что я с вами как со школьником? Хватит уже!
– Дорогой мой Станислав Матвеевич, я понимаю, вы сложившийся специалист, личность, талант и все прочее… Привыкли сами ориентироваться в окружающем, принимать решения, рубить с плеча. Но давайте все же будем помнить, ради чего мы едем, от чего стоит отталкиваться, не стоит отступать от главного. Вы периодически во время выступления на меня посматривайте. Если я поправляю галстук, значит, вы отвлеклись или… увлеклись, и стоит сбавить обороты. Лучше всего – попросить, чтоб задавали вопросы. Я в этот момент встану и постараюсь все вернуть на круги своя.
– Ага, значит, галстук – это как стоп-сигнал. Дескать, не тем курсом идешь, товарищ! Светлое будущее не здесь, а там. Поворачивай в другую сторону! А если про Украину спросят?
– А что про Украину?! – идеолог пожал плечами. – Здесь политика ясна, определена, и это политика нашего президента. За кого мы, собственно, и агитируем… Другое дело, если попросят записать их добровольцами в Донецк или Луганск. Это – ни под каким предлогом! Можете сколь угодно распространяться, что и там, и там люди научились жить под обстрелами, под грохот канонады. Когда смерть близко…
В этот момент доктору почему-то вспомнился больной Корнейчук, его вечный оппонент в политических спорах. Не далее чем вчера они «скрещивали шпаги». И – явно не в последний раз. Все бы ничего, но после разговоров об Украине у оппонента резко подпрыгивало давление и росли сахара.
Однако сейчас углубляться в это доктору не хотелось.
– Ясненько, но я не об этом, – кивнул головой как можно дружелюбней Стас, так как был уверен, что следующая часть предложения Кривицкому придется не по душе. – Я про галстук спросил, если спросят про Украину, вы его начнете поправлять или…
Сморщившись, как от зубной боли, Кривицкий набрал в легкие воздуха, чтобы разразиться очередной гневной тирадой, но в этот момент у него в кармане запищал мобильник.
– Прошу простить, Станислав Матвеевич. Это наверняка Соликамск. – Вытащив из внутреннего кармана внушительных размеров смартфон, он провел пальцем по дисплею и приложил аппарат к уху. – Да, Изольда Викентьевна… Едем, насколько это возможно по такой погоде. Пробок особых нет, задержались на выезде… Сейчас поинтересуюсь…
– Примерно через пятнадцать минут, Игорь Мартыныч, если в самом Соликамске пробок не будет, – сообщил водитель, молодой длинноволосый парень, «прострелив» незаданный вопрос.
– Четверть часа, говорят, Изольда Матвеевна. Торопимся как можем. Полный зал, говорите? Ну, пусть подготовят свои вопросы, обдумают еще раз. Займите чем-нибудь, вы же профессионал. В нашем деле без опозданий не бывает. Хорошо, договорились.
Остаток пути проехали молча. Северный рабочий городок встретил их хмурым небом, мрачной церковью на въезде и вороньем на одиноко стоящем дереве. Скользнув по птицам равнодушным взглядом, идеолог партии прикрыл глаза. Правильно, вороны же не электорат.
Стас не помнил, как выходил из иномарки, как поднимался по ступенькам Дворца культуры, как разделся, вышел на трибуну. Опомнился, увидев сотню пар глаз, направленных на него, услышал напряженную тишину, воцарившуюся в зале.
«Что ты можешь сказать этим людям, доктор? Сколько у тебя операций на сердце на сегодня? Какой процент осложнений? Зачем? Или расскажешь, как вести здоровый образ жизни? Не пить, не курить, двигаться, питаться соответствующе. Банальную санпросветработу провернешь, как в начале врачебной деятельности? Так и тут тебе не поверят, если увидят с сигаретой. Ты пришел их агитировать голосовать за будущего президента страны. Ты, мальчишка из Усолья, приехавший сорок лет назад в огромный город с одним-единственным чемоданчиком… Вообще, имеешь ли ты на это право?
