Как обмолвился один из хирургов во время перекура, на его этапе главное – выдержать, не бросить, проверить – годишься ли. Все остальное – потом.
После перекура пили крепкий чай в ординаторской. С сушками и кексом. Уставшие хирурги неистощимы на всякие приколы. На тумбочке стоял небольшой телевизор, приглушенно транслировался футбольный матч «Шахтер – Терек». Кто-то смотрел, кто-то обжигался чаем, кто-то корпел над историями болезней.
Комментатор Николай Озеров выдал очередную тираду… что-то типа: «Непроизвольным движением игрок Терека послал мяч на несколько сантиметров правее штанги…» Просматривавший в это время на негатоскопе снимки травмированной конечности своего больного молодой ординатор Николай Пылинкин оглянулся, кашлянул и, подняв вверх указательный палец, продекламировал:
– Коллеги! Здесь среди нас есть студенты, поэтому смолчать в данной ситуации, считаю, преступно. – Все замерли, а анестезиолог Лев Аркадьевич Красноштейн даже застыл с куском кекса у рта. – Так вот, непроизвольным может быть только акт дефекации.
– Ну, ты, Борисыч, всегда был мастер по части… аппетит человеку испортить, – под всеобщий хохот анестезиолог отложил кекс в сторону и поморщился. – От тебя разве что-то приятное услышишь!
– А что, – не унимался Пылинкин. – При всем уважении к Озерову, считаю, выражаться надо правильно. Разве не так? И воспитывать в себе это качество с юных студенческих лет.
Потом хохмили еще долго. А фраза про непроизвольный акт почему-то засела у Стаса в памяти.
Вообще, между операциями хирурги казались ему какими-то… наивными и незащищенными, что ли. Говорили о всякой житейской ерунде – где приобрести рулон обоев, на прихожую не хватает, или как поливать фиалку на окне, чтобы не загнила.
И это были люди, ежедневно оперирующие, спасающие жизни! Как-то не клеилось в голове, не стыковалось одно с другим. Стас все ждал, что вот сейчас начнутся сугубо профессиональные выражения, а вместо них – бытовуха, рутина… Где достать дефицит, как дожить до получки…
Хотя были и профессиональные термины. Их на него обрушилось в первое же дежурство больше чем достаточно: «репозиция», «иммобилизация», «лапароцентез»… Он даже попытался записывать, чтобы на досуге посидеть в библиотеке, подучить, но потом понял, что узнавать значение слов надо сразу же, не выходя из операционной. «Ковать железо, не отходя от кассы».
Однажды к нему на диван подсел Пылинкин и неожиданно спросил:
– У тебя конструктор был в детстве?
– Вообще-то, нет, – честно признался Стас. – Не имел такого пристрастия. А что?
– Плохо, – развел руками хирург. Потом снял очки и начал протирать их полой халата. – Может, ты по дереву вырезаешь или из глины… это… ваяешь? Или чинишь дома все подряд – от часов до электродрели.
– Это вы к чему? – насторожился Стас, удивившись, как могут очки изменять внешность. Без них перед ним сидел словно другой человек.
– К тому, что хирурги много, очень много делают руками. Порой – на ощупь. Мастерят, короче. Клепают, если хочешь, – хирург водрузил очки на нос, став прежним Пылинкиным. – Должна быть страсть, если ты к этому привык с детства, быстро пойдешь в гору, а если нет… Представь, родители занимаются своим делом, а их чадо пыхтит над конструктором… часами! Знакомая ситуация, согласись!
– Соглашусь, – кивнул студент, поняв, наконец, куда клонит старший коллега. – Только не было у меня в детстве конструктора.
