Думал, упадет от увиденного, от нехватки кислорода и головокружения. Но как-то выстоял, выдержал! Потом, когда жадно курили на балконе в ночной прохладе, его один из хирургов даже похвалил за стойкость.
Еще бы, студент-первокурсник на операции в клинике! Где это видано! Обычно в клинику приходят на третьем, редко – на втором, а тут – первокурсник! Да еще – достоявший до конца операции. Невиданно!
Стас прислушался к тому, о чем говорил лектор.
– Владимиру Ильичу, когда он писал этот фундаментальный труд, было, как и некоторым из вас, кстати, – продолжал Чугайнов, выйдя из-за трибуны и вытянув по-ленински руку с растрепанной книжкой в зал. – Двадцать четыре года! Посмотрите, насколько несравненно политически зрелым и сформированным морально он выступает как автор… Какая озабоченность о будущем пролетарского движения чувствуется на этих страницах! А вы, друзья, что же? Экзамены собираетесь как-то сдавать?
– Да собираемся, собираемся, – зашептал, вздохнув, в своей привычной манере сидевший рядом Богдан, чтобы никто не слышал. – У меня, может, тоже озабоченность, только о своем будущем. Но, если я напишу об этом, кто меня напечатает? Скорее – поднимут на смех.
– А ты попробуй, вдруг случится чудо и напечатают, – борясь с сонливостью, посоветовал другу Стас. – Не боги горшки обжигают. Только надо писать не о своем будущем, а о будущем… страны в целом. Чтобы было интересно всем.
В течение оставшегося получаса он так ни слова и не записал. Потом была лекция по органической химии и семинар по физике. Назавтра светил зачет по английскому…
Кстати, об английском! К примеру, зачем ему он сдался, если за границу он не собирается, а вся зарубежная периодика есть в переводе! Даже если представить невозможное – что он станет всемирной знаменитостью и через много лет поедет куда-нибудь в Европу на международный симпозиум… Во-первых, там наверняка будут переводчики. Во-вторых, он все, чему его учили в вузе, к тому времени благополучно забудет.
И кто только составляет эти программы обучения!
Они с Богданом медленно брели по улице Ленина, направляясь к трамвайной остановке. Грохот трамваев, скрипы тормозов, снежное месиво под ногами – все это никак не отвлекало от разговора.
– Я знаю, почему в магазинах много чего не хватает, – как всегда, поучительно вещал Гончаренко. – Нет выбора, одежда одинаково серая.
– Хочешь разнообразия – иди на толчок, – посоветовал Стас. – покупай джинсы, зонтики, дипломаты, пласты французские… Что там еще? Туфли из крокодиловой кожи.
Богдан презрительно фыркнул:
– Если бы все решалось так просто. И политически все так же серо. Нужна многопартийность. Как в Америке, две партии – республиканцы и демократы… И уже много-много лет!
Заметив толпу у книжного магазина, Пермяков схватил друга за рукав:
– Погоди ты со своими республиканцами. Глянь, опять Майн Рида выбросили! Нужную книгу днем с огнем не сыщешь! Разве что в библиотеке замусоленную, из которой страницы вываливаются. Или стой огромную очередь, и то – по одной в руки! Либо себе, либо на подарок. Третьего не дано… Иначе…
Богдан не дал ему договорить, неожиданно схватив его за рукав:
– Двенадцатый подкатывает, совсем пустой, побежали.
Им повезло: в трамвае удалось усесться у окна. Вагон дернулся, Стас сразу же закрыл глаза и попытался вспомнить хрупкую фигурку в голубом свете, которую видел на дежурстве. Попытался, но не смог. В памяти всплывали то окровавленные салфетки, то зажимы… И узлы, узлы, узлы… Словно вся хирургия состояла из шелковых и кетгутовых нитей, которые требовалось непрерывно вязать, вязать…
