Белая пена закипела на губах Адриана, лицо залилось кровью, глаза таращились вокруг, с удивлением и не осознанностью умирающего человека, сверкая красными прожилками на фоне белых белков. С непониманием глядя на кружку совершенно нормального по вкусу пива, он умирал, но последние мысли вопреки логики умирающего солдата были не о службе и не выполненном долге, а о матери, которая обещала познакомить его с милой Жюстин и приготовить после его возвращения особый ужин. Адриан умирал в агонии и одиночестве, солдата, оказавшегося на чужбине в окружении чужих и подчас вероломных людей, готовых выкинуть его тело в ближайшую канаву, он не выполнил долг перед страной, матерью, он так и не увидел Жюстин, которая приглянулась его матери, и которую та очень хвалила, он так и не стал отцом, мужем, семьянином и видимо хорошим сыном, так как оставил свою уже не молодую мать доживать век одну. Многие люди справедливо полагают, что после смерти, они сразу окажутся на небесах, но это не так любой умерший прежде всего оказывается в лабиринте прожитой им жизни, и только затем идёт постепенное осознание не естественности окружающего мира, разумеется думающий и духовно развитый человек, пройдёт через лабиринт быстро, но увы таких людей не много, таким же был и Адриан, будучи простым человеком, не задумывающимся о тайнах бытия, он оказавшись в лабиринте стал жить в нём ловить и убивать врагов Франции, получать ордена и награды, выпивать за благо республики в месте с друзьями в кабаках и барах, есть необычайно вкусную стряпню своей матери, и лишь спустя время устойчивое чувство дежавю стало расти в нём, пока он не начал замечать огрехи в окружающей действительности, не естественные, не свойственные вещам свойства, а друзьям поступки. Это больше походило на сон, ведь только во сне можно видеть лестницу, широкую парадную лестницу, ведущую на крышу, где находится вход в здание, и считать это нормальным. В очередной раз оказавшись в месте, где он уже был, в событии в котором он уже участвовал, он понял, что это все не реально. И тут он вспомнил всё, обстановка стала меняться, окрашиваться во мрачные цвета, непреодолимой злобы, ненависти и отчаяния. Небо перестало существовать, солнце кончилось, дома стали рассыпаться на ветру улетая ветхой пылью куда-то в сторону, земля стала сырой и холодной, какой и должна быть кладбищенская почва, наступило безмолвие сравнимое с заколоченным в крышку гроба последним гвоздём.
–Будь ты проклят Дюбуа! Будь ты проклят! – кричал Адриан, не слыша своего голоса, словно крышкой гроба для него стало само небо.
Затем Адриан начал существовать совсем в другом лабиринте, лабиринте боли, ярости, отчаяния, не исполненного предназначения, через которые он не мог переступить, он сотню раз убивал Дюбуа, самыми не мыслимыми способами, и наслаждался этим принимая каждое убийство за правду, и тут же забывая о нём, он убивал других, попадавшихся ему под руку то ли призраков, то ли фантомов людей, которых знал и не знал, твёрдо веря, что они желают ему зла. Он ходил по кругу, в чёрном густом тумане негативной эссенции, концентрате, чьи всполохи и мгла заменили ему родные стены. Спасение пришло неожиданно, оттуда откуда оно редко приходит, вдруг где-то во мгле возникло свечение. Зло мыча, и готовясь отразить очередную угрозу, Адриан пошёл туда, крепко сжимая свои белые омертвевшие кулаки, холодной плоти, в воздухе посреди мглы и тумана висела свеча, от которой шёл неразборчивый шёпот и жар. Он подошёл ближе, и яростно замычав махнул рукой, желая сбить свечу, но его рука прошла сквозь неё, не причинив вреда, он попробовал снова, потом снова, после нескольких попыток, он вдруг понял, что ему нравиться это тепло, и подняв руки он приблизил их к пламени, и улыбнулся, эта новая мимика лица испугала его ввергла в такое смятение, что он отошёл от свечи, потрогал лицо, посмотрел на свои руки, холодные и не живые, снова посмотрел на свечу, и сделав вокруг неё круг, поднял руки к пламени, позволив огню погреть себя.
