Перемена мест - страница 19



как называют в Америке старые городские кварталы. Нэшвиллский даун-таун – это лавчонки и забегаловки, размалёванные вывески и разрисованные спреем стены, дремлющие на солнышке старики и пританцовывающие негритянские4 юноши с наушниками, прокопчённые строения времён промышленного бума и речка Кэмберленд с медленной жёлтой водой. На западном её берегу пионеры возвели в 1780 году форт Нэшборо. Экзальтированные туристы осматривают теперь новодел крепости, где первопоселенцы укрывались от стрел и томагавков индейцев.

К сожалению, моё предложение прогуляться два-три квартала пешком не вызвало отклика у хозяев. Вероятно, они боялись провокаций («наши» офицеры в порыве откровенности раскрыли своё задание: нейтрализовать возможную негативную реакцию нэшвиллских обывателей на приезд советской делегации), а возможно, хозяева просто не хотели показывать этот отставший от электронно-бетонного прогресса уголок города.

Ну, бог с ним, даун-тауном. Музей кантри-мьюзик действительно стоил того, чтобы его посетить. Официально это учреждение культуры, расположенное на 16-й авеню, именуется так: «Зал славы и музей кантри-мьюзик». Джастин П. Уилсон гордо поглядывал на переходящих от витрины к витрине гостей и обращал их внимание на наиболее выдающиеся экспонаты.

Да, здесь действительно можно найти всё, что имеет отношение к истории этого музыкального направления, которое зародилось среди английских и шотландских первопоселенцев и окончательно сформировалось в XIX веке. Чёрный лаковый лимузин Элвиса Пресли среди хрупких скрипок и мандолин свидетельствовал, что мы находимся именно в Америке, где поклонение кумиру приобретает почти религиозный характер. Родоначальник многих современных музыкальных форм, соединивший традиции кантри и музыки афроамериканцев, Пресли почитаем и сегодня – в Нэшвилле несколько клубов его имени.

И всё же не сами по себе экспонаты, не многочисленные мониторы с роликами из музыкальных фильмов и играющие по желанию посетителя автоматы составляют особенность музея, а чисто американское соединение просветительства, науки и коммерции. Но это не тот случай, когда божественные музы попираются пресловутым золотым тельцом, а тот, когда они к обоюдной пользе сосуществуют. В музейном исследовательском центре, расположенном в пристройке, хранится почти полтора миллиона записей песен, тысячи книг, статей, проспектов, записей бесед с выдающимися мастерами жанра и предпринимателями, прославившими кантри. Признанный авторитет во всём, что касается своего дела, этот центр даёт любому желающему точную и полную информацию, составляет пластинки и магнитофонные кассеты, выпускаемые в местных – я подчёркиваю это – студиях звукозаписи. Всё это, естественно, приносит музею немалый доход, употребляемый им во благо культуры, а потому не облагаемый государственным налогом. Пожалуй, не повредила бы и нашим мыкающим горе музеям известная толика свободного предпринимательства, подумал я.

– Нэшвилл – коммерческий и духовный центр кантри-мьюзик, а театр «Гранд Оле Оп’ри» – его главная святыня, – объявил Джастин, когда мы покинули музей. – Правда, во времена моего студенчества другая музыка была. Тогда у нас в Нэшвилле играли настоящие люди с гор!

В его голосе послышалась ностальгическая нотка.


Пятнадцать лет назад старый театр, расположенный в даун-тауне, был оставлен для осмотра туристам, а в шести милях от города открылся новый – «Гранд Оле Оп’ри», чьё название звучит вызовом тем, кто предпочитает заморскую оперу неброской красоте родимых напевов Чета Аткинса и Джонни Кэша. Придумал название в пику поклонникам гранд-опера один остряк-радиокомментатор. Это было в двадцатые годы, когда из Нэшвилла начали транслировать концерты кантри. Радиопередачи из «Гранд Оле Оп’ри» до сих пор идут по пятницам и субботам, в чём мы и убедились.