Стихи – дети мягкой тиши.
***
Ухмылки, кривлянья с кальянною трубкой,
безделье, развод на коньяк и вино,
молчания, еле заметные грудки…
Сегодня в стрип-клубе халявщиц полно!
***
Люблю я соития, акт заводной.
Сегодня я в роли фруктовой и властной.
Уже расчехлив свой банан молодой,
внедряюсь в инжир, обработанный маслом.
***
"Наседки", засев на все пять унитазов,
справляют нужду чернового движка,
смотря передачи, давя кал и газы…
Мне мал писсуар. Член достал до кружка.
***
Адам в паре с Евой, как самоинцест.
С кем Каин создал вдруг лихое потомство?
С макакой иль мамой он делал процесс?
Все люди – потомки убийцы, уродства…
***
Трудяги у плуга, станка, при стадах,
а жёны – на дойке, где зной или мухи.
Веками богатыми были всегда
бандиты, торговцы, их спутницы-шлюхи…
***
Вот всё интересно, как бабы живут
с бухариком, хамом, и деток рожают,
и в глаз получают, и моют, и трут,
прощают, а после под мразью кончают?!
***
Весь птичий оркестр, вокал или хор,
крысиные лапки, пищания мыши
и то волчье соло, хмельной разговор
уже я не слышу. Скелет мой недвижен.
***
За стенкой плодятся хозяйка и гость,
а сверху в соитии стонут ребята…
Я – кот, и сую своей кошке под хвост,
чтоб с ней у нас были родные котята.
***
Удар или гром, или кто застрелился,
набат возвестил о наличии бед,
в ворота кочан угодил и разбился?!
Нет, это всего лишь чихнул мой сосед.
***
Мы с этой заразою справимся вместе -
с молитвой, лекарствами, верой в себя.
Иначе придёт катафалк с перекрестьем,
как будто телега на адских цепях.
Светило прищурилось, месяцем стало,
весь город во тьму, полумрак погрузив.
Быть может, что ищет чуть зряче и тало
средь мутных просторов осенней Руси?
Творит свой пригляд одноглазый и серый,
смотря конопато, искристо на град,
на крыши, проспекты, окраины, степи,
на поздних гуляющих, выцветший сад.
Внимает затишью и ровному цвету,
гранитным пейзажам в похожих тонах,
слегка вспоминая прошедшее лето,
бутоны и сумерки, парки в цветах.
Взирает на жёлтые, тёмные окна,
на сваи столбов, на грызущую мышь,
ограды и все травяные волокна,
на то, как ты чуть обнажённая спишь…
Просвириной Маше
Егору Летову и тёткам с немытыми волосами
Из черепа тонкие, гибкие нити,
густой серпентарий, где змеи, ужи,
какие корявы, ветвисты, несыты,
какие растут из ума и души.
Быть может, питаются тьмой и тенями,
кружа самовольно, безлично паря,
ссыхаются в комья, клоки под лучами,
расчёске уже неподвластны средь дня.
Немытые лохмы в просаленных формах,
спирали из сажи и масла с песком
являют собою отвратную норму,
качаясь над сводом спины, над виском.
Всё это – обломки волосьев и лыко,
антенны, верёвки, кустистый развес
иль корни, ботва крупной ягоды – лика.
Под ними пророк иль Господь, или бес.
Линялые, драные, мятые космы,
как старая пакля, в которой все львы,
свисают так липко и вяло, и грозно
с великой, дурной иль святой головы…
Не лица, а злобные, мятые маски
плюют на пороги, углы бутиков.
И в шапках, как воины в потасканных касках,
бомбят эти замки буржуйских родов.
Стучат о ступени старинною тростью,
как пиками бьют о красивый гранит,
так крошат настил, обивая отмостки,
тем портят цветной, совершеннейший вид.
Герои царапают стойки, фасады,
кляня вороватость, наживу и стать,
вовсю ненавидя узоры, оклады
и их капиталы, нечестную власть.
Бойцы-стариканы злорадно так дышат,
бросают огрызки, окурки к дверям,
советским бунтарством багряно так пышут
и пилят когтями все поручни зря.
