Скрипнув дверью, вошла Боженка, одна из Жданиных помощниц. В руках она держала круглый поднос, накрытый белой салфеткой. Приветственно пискнув, девчонка просеменила к столу, распространяя вокруг себя запах свежеиспеченного хлеба. Оставив поднос, Боженка сделала что-то вроде неуклюжего книксена и выпорхнула из комнаты, пугливо оглядываясь. Должно быть, перемены, произошедшие с моим лицом, не внушали ей доверия.
Завтрак в постель? Ну, что ж резонно – в таком виде я вряд ли рискну появиться в трапезной.
Под салфеткой оказалась глиняная миска с пшенной кашей, что-то вроде овсянки. Соус для нее. Плетеная корзиночка с хлебом, половина какого-то большого фрукта, нарезанного ломтиками и стакан сока.
Я кое-как справился с кашей и сжевал фрукт. А вот сок выпить не получилось – руки тряслись крупной дрожью, как у неопохмелившегося алкоголика и стакан упорно не желал попадать в рот. Расплескав одну половину сока на себя, другую на пол, я оставил эту затею.
Девять часов – пора начинать занятие. Трясущимися руками откупорил футляр и разложил перед собой очередной свиток.
* * *
– Они нас зомбируют! – горестно говорил мне Леха во время ужина. – Ни хрена это не учеба! Ты погляди, какими мы уродами стали...
Я послушно поглядел на него – урод, не урод, но и красавцем сложно назвать. Выглядит, как я на пятый день – голова подергивается, лицо кривится, глаза хлопают в разнобой. Вот еще волосы стали фиолетовые, а рожа зеленая как трава. Впрочем, дело тут уже не в нем, а в моем восприятии окружающего мира. В последнее время цвета не зависели от моего желания. Шел восьмой день обучения. Или восьмидесятый, или восьмисотый. Время растягивалось и сжималось, пульсируя в произвольном ритме.
Сегодня утром Белла сказала, что я изменился в гораздо большей степени, чем другие. Во мне сломали почти все, что было нужно. Большего я бы просто не вынес. Сломали и выкинули обломки, чтоб наполнить пустую оболочку новыми смыслами.
В последнее время я мог думать только предметно, о том, что вижу, слышу и осязаю. Остальные мысли в голове были не мои. Чужие. Как можно думать чужие мысли? Я видел себя стороны. Мой череп был прозрачный, а в нем, как рыбки в аквариуме плавали обрывки чужих мыслей. Иногда они выстраивались в упорядоченные структуры, и начинало казаться, что я постиг что-то чрезвычайное важное, сокровенное. Я только не мог понять – что? Не успевал – новый смысл, войдя в меня, сразу падал куда-то в глубину сознания, где какой-то ловкий игрок, как в тетрисе выстраивал по кирпичику мою новую личность.
Доев еду (в последнее время я не чувствовал вкуса и не обращал внимание на то, чем меня кормят) я встал, опрокинув при этом стул, растерянно улыбнулся и пошел к выходу, по пути налетев и опрокинув еще несколько. Шел и чувствовал взгляды окружающих. Испуганный – Жданы. Сочувствующий – Лехин. Заинтересованный, с оттенком жалости – Лизин. Еще бы, – эдакий полузомби с походкой шагающего экскаватора.
У выхода из трапезной остановился и ощупал пространство перед собой. Пусто – хорошо. А то бывает, идешь, вроде, в проход и стукаешься лбом об стену. Хотя это не страшно – боли я не боялся. Я вообще ничего не боялся, потому что старые чувства из меня уже вынули, а новые вставить не успели.
* * *
Беллона больше не требовала читать мантры вслух. Да я бы и не смог – сорвался бы голос или заела челюсть. На колу висит мочало – эта песня хороша, начинай сначала. Поэтому, только про себя. Забавная двусмысленность. Там ведь действительно было написано про меня. Это я понять уже мог. Только не мог понять, что именно там написано.
