Прежде пустая и мрачная трапезная наполнилась вкусными запахами и звоном посуды. Уютно горел очаг, а на плите в кастрюлях и сковородках, постоянно что-то булькало и шипело. Как и обещал Намдал, кормить нас стали индивидуально – каждому свой набор блюд. И очень вкусно, прямо как в каком-то элитном ресторане. Даже, прежде равнодушная к еде Лиза стала подъедать из тарелки почти все.
Единственно, что могло отвлечь меня от еды, это сама Ждана снующая туда-сюда по хозяйственным нуждам – уж больно гарна была дивчина. Из-под подобранной, чтоб не испачкать подол, юбки мелькали крепкие загорелые икры. Туго завязанный передник стягивал талию. Налитые округлости тела норовили разорвать тонкое ситцевое платье. В отличие от утонченной красавицы Беллы или симпатичной, но по-спортивному жилистой Лизы, Ждана была очень женственной, кокетливой и от того желанной. Я заметил, что Леха глаз с нее не сводит, пытается заигрывать и похоже строит далеко идущие планы. Это же заметила и Белла. После выдачи очередного задания, она, отпустив Лизу, сказала Лехе:
– Увижу, что водишь шуры-муры с шалавой-кухаркой, оторву яйца и заставлю ее приготовить, а тебя – сожрать. Все ясно? Тебя Полозов это тоже касается! Об учебе думайте, олухи!
Зря она так – не думать об этой чертовой учебе было попросту невозможно.
Таких ярких "спецэффектов" как на первом занятии, при чтении мантр больше не наблюдалось. В основном ломота во всем деле, как во время гриппа, да ноющая головная боль. Иногда вспышки перед глазами и шум в ушах. Но что-то, все-таки, с нами происходило. Мы менялись и отнюдь не в лучшую сторону.
Проснувшись утром, на четвертый день с начала занятий, я почувствовал странную немоту в правом бедре. Сперва подумал, что отлежал, долго массировал и разминал, но онемение никуда не делось. Пришлось встать и так и ходить, неловкой походкой, сильно припадая на правую ногу. Когда в ванной захотел почистить зубы, то понял, что новоприобретенная колченогость не самая большая неприятность, случившаяся со мной сегодня. Я попросту не мог попасть щеткой в рот. Вернее, смог, но только с третьего раза. Кроме того, глянув в зеркало, я обнаружил, что лицо мое живет самостоятельной жизнью: нос все время пытался сползти куда-то набок; глаза щурились и распахивались независимо друг от друга и моего желания, а губы при попытке что-то сказать, кривились, как у паралитика.
Белла предупреждала о раскоординации движений неизбежно возникающей в ходе периода деструкции, но не говорила, что это будет выглядеть так жутко. Покинув ванную, я сел на кровать и попытался думать. Именно, что попытался. Не вышло – мысли в голове распались на части, которые вели себя подобно беспокойным пчелам из разворошенного улья – хаотично перемещались и жужжали, вызывая приступы мигрени. Собрать их вместе не было никакой возможности.
Таким, отчаянно, но безуспешно пытающимся сосредоточиться, меня и застала Белла. Расспросив о симптомах, удовлетворенно покивав головой, сказав, что все идет по плану и скоро станет легче. Затем напоила эликсиром, на этот раз показавшимся соленым как огуречный рассол, и ушла, сославшись на занятость. Видимо, товарищам моим было столь же фигово, а может и хуже, ведь, по словам волшебницы, я еще держался молодцом. Если, конечно, не врала, чтоб обнадежить.
На столе остался футляр с очередным свитком.
Легче действительно стало. С улья сняли крышку и пчелы-мысли разлетелись, оставив звенящую пустоту.
