– Понятненько, – с облегчением отозвалась Фрэнсис и плюхнулась на край широкой постели. – Что будем делать?
– Я хочу прогуляться!
– Но там же сыро! И холодно к тому же, – поморщила свой носик Фрэнсис.
Выросшая во Франции, она так и не успела привыкнуть к сырости, круглогодично царившей в английских садах и даже во дворцах. А не прекращающиеся метели и дожди и вовсе нагнетали на юное создание смертельную тоску.
– Наденем плащи с капюшонами. И да! У нас ведь есть муфточки! Те, что Карл подарил нам обеим к Рождеству.
– Но за ними нужно идти в гардеробную. Заметят же, – напомнила Стюарт.
– А если ты пойдёшь одна, то никто не обратит внимания, – резонно заметила на это Генриетта. – Знаешь, придворные всегда замечают только то, что им выгодно или удобно. И никому не хочется тревожиться попусту.
– Ладно, я рискну! – выказала толику храбрости Стюарт и осторожно выскользнула из комнаты через неприметную дверь для прислуги.
Как только она вышла, Генриетта в раздумьях присела за секретер, достала из одного из ящичков небольшой альбом, в который она записывала личные мысли и впечатления. Вслед за альбомом она выложила на крышку секретера прибор для письма. Когда ей было не по себе или жизненные перипетии вызывали слишком много мыслей, сомнений или вопросов, она привыкла записывать их в альбом, доверяя листам бумаги, изготовленной из хлопка, свои самые сокровенные размышления. У неё не было уверенности в том, что никто не смог бы прочесть их, но для того, чтобы заглянуть в этот альбом, необходимо было знать о его существовании, и, кроме того, отыскать ключ от ящичка, в котором он был заперт. По своей наивности или же не сделавшись ещё подозрительной к собственному окружению, Генриетта даже не предполагала, что кому-нибудь могла прийти в голову кощунственная мысль посягнуть на её личный мир.
Обмакнув перо в чернильницу, она задумчиво посмотрела в окно на голые ещё после зимы ветки деревьев и красный, блестевший от сырости гравий на дорожках. Что-то определенно взволновало её этим утром. И она знала, что это было не переданное ей с помпезными речами и фанфарами предложение руки и титула Филиппа Анжуйского. Нет, что-то взволновало её до того, как Карл явился в её покои. И началось это в тот самый момент, когда два молодых человека застали её огорчённой до слёз и топающей ногами у дверей в зал Совещаний.
Но кто из них вызывал в ней это необъяснимое, невероятно волнующее в глубине души чувство? Джордж Вильерс? Его обаяние не оставляло равнодушной ни одной из придворных дам, и это был общепризнанный факт. К тому же он решительно и настойчиво выражал своё очарование принцессой. Но он ли был тем, кто внёс первые нотки волнения в её душе? Или этим человеком был молчаливый и сдержанный генерал, которого Джордж представил ей?
Перед мысленным взором Генриетты возник портрет высокого молодого человека в строгом камзоле военного покроя, с безупречными манерами и немного грустным взглядом серо-голубых глаз. Что он сказал ей тогда? Как это ни странно, но она не могла вспомнить ни одной фразы из того, что сказал Арман де Руже, тогда как речь Джорджа Вильерса, которая лилась, подобно бурному горному потоку во время весеннего паводка, почти слово в слово запечатлелась в её памяти.
– Фу-х! А вот и я! – в комнату на секунду ворвался гул голосов и шум суеты, царящей не только в парадных гостиных, но и во всех коридорах дворца.
