Первые грозы - страница 11



– Ты чего с ним? – спросил Лёша.

– К бабке поеду, – Витя постарался сдержать радость и громко вздохнул. – На все выходные.

– Ну, и не ездил бы, раз не хочешь!

– Заставят. У них там личная жизнь, а я мешаю.

На самом деле Вите нравилось жить в деревне. И пусть непохожа она на идиллический пейзаж, изображённый на холстах и отражённый в старых советских фильмах. Длинный серый ряд унылых домиков, покосившиеся заборы, колодец и невероятная тишина. Тишина особенная, не абсолютная. По вечерам там пели сверчки, по утрам будили птицы и крикливый петух, обитавший в доме напротив. Именно здесь случилось с Витей одно из главных чудес его жизни. Был он тогда пятилетним мальчишкой. Ещё был рядом отец, а мама всегда улыбалась.

К бабушке ездили все вместе раз в месяц. И каждый раз находилась работа – поправить покосившийся забор, смазать скрипящие дверные петли, покрасить деревянные оконные рамы, заменить гнилую ступеньку у крыльца. Отец работал быстро и без возражений. Казалось, труд приносил ему наслаждение. Маленький Витька мечтал поскорей повзрослеть и научиться так же уверенно держать в руках рубанок, загонять гвоздь в доску по самую шляпку и рубить на заднем дворе дрова как заправский дровосек. А пока он только подавал отцу неведомые инструменты и помогал бабушке заниматься огородом.

Бабушка казалась кудесницей. Волшебным образом появлялись из земли зелёные упругие ростки, выпрямлялись во весь рост, тянулись к небу, выбрасывая в стороны широкие листья. Распустившиеся цветы вскоре превращались в сочные пупырчатые огурцы, тяжёлые кабачки или краснобокие томаты. Это чудо рождения новой жизни, приносящей богатые плоды и погибающей к осени, осталось с Витей навсегда. И ничего не любил он больше, чем огород. У него не вызывало лени работа на земле, он всегда с восторгом и удивлением смотрел на грядки, но никогда ни при каких обстоятельствах он не признался бы в этой своей любви другим. Мало того, перед каждой поездкой в деревню Витя ворчал, делал недовольное лицо и с показной неохотой плелся на автостанцию, хотя душа его ликовала, предвкушая покой, любимое занятие и освобождение от опеки матери и воспитания отчима.

Что у отчима за воспитание Лёша узнал случайно. Раньше он не придавал значения словам Вити о том, что отчим в своём педагогическом рвении не знает меры. Витя так и говорил «педагогическое рвение». Где только вычитал такое выражение?

В прошлом году на Новый год ставили сценку для первоклашек. Лёша играл медведя, Витя – ворона. Засиделись допоздна. Под конец и не репетировали даже, а просто дурачились. Только в половине седьмого очнулись, заторопились домой. Тут-то и явился Витин отчим.

– Ты где, поганец, шляешься! Телефон недоступен! Мать извелась вся! – зашипел он зло.

«Подумаешь воспитание! – удивился тогда Лёша. – У некоторых и похлеще бывает!»

На следующий день Витя явился хмурый. Всё утро молчал, а в раздевалке перед физкультурой возился дольше всех, забившись в угол. Лёша уже вбежал в зал, когда обнаружил, что по своей всегдашней рассеянности, забыл переобуться. Вернулся назад, а там Витя снимает рубашку, а под ней вся спина в тёмно-красных полосках.

На сцене три толстушки из 8 «А», облачённые в сарафаны, пытались изобразить неизвестный науке народный танец. Лёша повернулся к Вите. Большие Витины уши светились в ярких лучах осеннего солнца. Лёша захихикал.