Песнь Гилберта - страница 25




– Ты очухался, – увесисто изрёк незнакомец. Каждое его слово, сказанное густым басом, падало в комнате тяжёлым валуном.


 Гилберт молчал. В горле всё пересохло. Судя по его прошлому опыту, пощады просить бессмысленно, равно как и бороться. Даже будучи в лучшей форме, вряд ли он смог бы победить этого могучего человека, похожего на скалу.


– Ты – Пирит? – спросил незнакомец.


 Мысли Гилберта отчаянно заворошились. Кто такой Пирит? Стоит ли спросить об этом или лучше соврать и сказать: «Да»? Спасёт ли это ему жизнь? И что будет, если сказать: «Нет»? А, может быть, просто промолчать? Карие глаза здоровяка продолжали пристально буравить его взглядом. Гилберт решил оставить вопрос человека без ответа. Мужик ещё некоторое время смотрел на него, хмуря брови и пытаясь прочитать мысли си́рина. В конце концов, незнакомец тяжело поднялся и пошёл к печи. Вернулся он с кувшином воды и караваем хлеба. Только сейчас Гилберт почувствовал голод, и в то же время от страха кусок не лез ему в горло.


– Да не боись ты, птица, ешь. Давеча испёк. Где ж тебя носило? Что с тобой было-то?


 Си́рин неторопливо отламывал хлеб, не сводя глаз с человека. Будет ли молчание золотом, на которое он сможет купить свою жизнь?


– Птица, помнишь меня? Эт ж я, Фергус! – сделал ещё одну попытку мужик.


– Фергус, – тихо промолвил си́рин, пробуя это имя на языке.


– Да, верно, – обрадовался здоровяк. Его мрачное суровое лицо осветила улыбка. – Пирит, ты переродился? Не знаю, может, твари, как ты, вытворяют эдакое?


 «Он заботится обо мне, как о своём питомце, птице Пирит. Может быть, всё же стоит сыграть эту роль? Во всяком случае, пока я не окрепну. С другой стороны, смогу ли я быть существом, о котором ничего не знаю?» – задумался Гилберт и неопределённо повёл плечами.


– Крепчай, птица. Я покуда на охоту схожу. Пока ты здесь, наш дом в покое, – заявил Фергус.


 За печкой он взял лук с колчаном стрел и ремень с несколькими ножами и, надев косматый полушубок, вышел из дома. Когда шаги удалились, Гилберт предпринял ещё одну попытку подняться с кровати. На этот раз он, не торопясь, держался за скамейку. Тело жалобно ныло, но всё же позволяло делать маленькие шаги для обследования дома. Быт был максимально простым. На крючке перед входом висела вся одежда Фергуса: штаны и две рубашки. По-видимому, рубашек было три, но в одной из них сейчас утопал сам Гилберт. И если на могучих плечах своего хозяина она была в обтяжку, то на худых плечах си́рина рубаха висела бесформенным мешком. В печи стоял горшок с горячей кашей. Рядом располагались чудные приспособления и ещё пара пустых посудин. За печкой стояли несколько деревянных ящиков. В одном лежало нижнее бельё, а в другом какие-то металлические приспособления. Гилберт нервно сглотнул, обнаружив среди них топор, похожий на тот, которым отрубили его крылья. Чувство опасности вновь всколыхнулось в его груди. Поднявшаяся паника кричала: «Спасайся! Скорее беги, пока этот человек не вернулся. Он ушёл на охоту. Вероятно, на таких же тварей, как и ты! Как только он поймёт, что ты не Пирит, то и тебя подстрелит». Гилберт поспешно поковылял к двери. Благо она не оказалась заперта. Он растворил её настежь. На пороге стояла смерть. Пронизывающим ветром защекотала его кожу, вызывая дрожь. Белизной снега гостеприимно распахнула свои объятия: «Давай, выходи в эту стужу, приляг отдохнуть, доверь мне свои сны и выдохни последнее тепло жизни». За то время, что си́рин лежал без сознания, зима царственно вступила в свои права, укрыв мир своей ослепительно белоснежной мантией. Гилберт ещё несколько минут стоял с пустым взглядом, дрожа на ледяном ветру. Потом очень медленно он закрыл дверь и вернулся в постель. Что бы не задумал Фергус, уходить слабым, без возможности летать, в морозную пустошь, без еды и тёплой одежды равносильно самоубийству. Какая бы опасность ни подстерегала его в доме, всё же здесь у него был шанс выжить. Снаружи его ждала гибель либо от холода, либо от голода. Во всяком случае, до наступления весны. Гилберт хотел обдумать, что ещё можно предпринять, но короткая вылазка вымотала и без того ослабленный организм. Как только он коснулся подушки, сон укрыл его тёмным одеялом беспамятства.