Песни о Родине - страница 4



 Вовне я говорю еще вперед лицом,
 С евстахиевой сплю пока недальнозорко,
 Нарочно окольцованный кольцом,
 А-а, тарахти, Гомерова моторка…
 Все движется не так, пересекая синь.
 От скиний дымчатых простор морской раскинь
 И гул любимых вынь пока из уха.
 Явь мерят лишь фасетками разинь,
 Я так и знал, что местность – показуха.
 Я так и знал, что, вперясь, патриот
 О горизонт плачевно глаз натрет,
 От жалости к прощанию он сер весь,
 Но Родина – лишь трат его приплод
 И языка медлительный спецсервис.
 Что остается? Моря синий лоск?
 Все наши знанья – к нашим «крибле-краблям»?
 Лишь заклинаньем пользуется мозг?
 Как солнечно! В беспамятство пора, блин?
 И на горе безлюдия оставлен
 Прозрачный только мнения киоск.

«Нет, я не разнашивал строем российские жаркие боты…»

Нет, я не разнашивал строем российские жаркие боты,
Тот чоботный дробот в разлете шинельных опричнин,
Но малый мой щебет врастал в трудовые заботы,
Как раз вот туда, где блевота из общей становится
                                                                                     личной.
И я в пирожковой на Невском склонялся, двугривясь,
Ах, в лирики вылез – шалом, дорогая Эрато!
Так что же теперь, будто я вдруг не русский внутри весь,
Ты плачешь в обиде: «От Нила…» – и я подтвержу:
                                                                      «До Евфрата…»
И я подтвержу, что не знаем доподлинно родин.
Не место рожденья, где нянчил и сверстывал опыт,
Который от жалости к собственной жизни городим,
Тогда как бесспорным окажется сказочный пропад.
Близенько от Нила, рукою подать до Евфрата.
Рябит от пустыни – так версты вовек полосаты!
Рябит от обиды, от грубой какой-то растраты,
Где координаты свои нахлобучивал на полюса ты.

В ноябре над морем

Пока все тучи – платяные,
Нет грозовых и на испуг, —
А птицы – руку протяни им —
Спешат… На юг? Да вот он, юг!
В недоуменье так и виснут
Над морем, далям предстоя,
Но влит во все тяжелый висмут.
(Когда бы висмут щупал я!)
Когда б я глазом наповал бил
В ту даль… О нет! Ворчи врачу…
Что, тяжким все размалевал бы?
Погодь, лишь вапницу схвачу.
А вместе с птицей в небе крен дей,
Покинув пляж с одной из стай,
Сей брег, обветренный, как крендель,
Где стой и морю пустолай —
Всем сердцем, губы опростая,
Как бы незнаньем свят-посвят…
И вроде улетела стая,
А птицы всё еще висят.

«В плане наших происшествий…»

В плане наших происшествий,
Путешествий куд-куда
Квохчет зной, как сумасшедший,
Моря вязкая вода.
В жизни бражничают дважды:
Первый раз – летя на свет,
Во второй – в разгаре жажды,
Вот когда надежды нет.
Ноги курицами скачут,
Губы по небу плывут.
В первый – путь когда лишь начат,
Во второй – исчез маршрут.
Нету карт и расписаний,
И свобода хороша
Тем, что мука причитаний
Нам не стоит ни гроша.

Грачи на подлете

Уже сугробов стоптаны излишки,
И бездорожье солнцем залито,
И без пальто на снег сошли домишки,
Лишь кошки ходят в сношенных пальто.
Все пахнет безнадзорностью и вздором.
Не начинай давнишний пересказ,
Дыши сельскохозяйственным «диором»,
Уж вряд ли приготовленным для нас.
А что для нас? Да речки завитуха,
Где в цыпках лед, но правд не оголяй,
Простор свистит на оба жестких уха —
Негромкий заскорузлый разгуляй.
И преют огороды, ноздреваты,
Еще снегам не выплатив долги,
Но у сарая вылезли лопаты,
И на крыльце вприсядку – сапоги.
Всем правит вздор – да кто кому редактор
Под райскою бескормицей небес,
Где тащится, пофыркивая, трактор,