– Надо же, – сказал он тоном пониже. – Жестикуляция как совпадает. Да, так вот… Но он относится к виду… подвиду… нет, типу людей… то есть, как это у вас… а, к обществу! Обществу, к которому в какой-то очень отдаленной степени отношусь и я. Поэтому, видимо, и помог… Кстати, забыл спросить. Кадарпин вас не слишком потревожил? Он, знаете, таким большим вырос, не везде даже помещается. А ведь сказать «идём» – это и вся его работа. Зато как выполняет!..
Грехов передохнул, помолчав. Татьяна не спускала с него глаз.
– На вашу помощь я тоже рассчитываю. Все же, согласитесь, оказаться так вдруг в чужом пространстве… в совершенном одиночестве, да еще в чужом теле. Что я могу один?.. Уф, устал, – добавил он, и тоже привалился к дивану рядом с Татьяной.
Она смотрела на него в начале речи как на Грехова, решившего пошутить в своей немного дурацкой, не вяжущейся со статусом серьезного колдуна манере. Но потом поняла, что это не шутки.
Замерев, почти не дыша, она ждала теперь, что будет дальше. Отсидевшись в расслабленной позе, Грехов поднялся, помог встать Татьяне и произнес:
– Мешкать нельзя. Если не сейчас, то никогда. На следующем изгибе синусоиды ключевые фигуры уже… в… в…
На его лице отразилась некоторая внутренняя борьба.
– Нет, не скажу… – пробормотал он. – Нужно другое слово…
Пошевелив крепко сжатыми губами и даже покряхтев от напряжения, он вдруг громко и отчетливо произнес:
– На следующем изгибе все уже в маразме. Пилюли едят!.. Да!.. И ты первая!.. Там никому ничего не нужно. Только пилюли.
Он с облегчением выдохнул, подвигал шеей, словно приспосабливая к себе непривычно сидящий костюм, и добавил:
– А этот любезный человек… грубиян. Его умом трудно найти обтекаемые выражения, когда говоришь без пауз. Так что не обессудьте. Впрочем, все не без изъяна.
Потихоньку Сопеля пришел в себя и огляделся. Готманов все так же лежал на диване. Потоцкий с Надей смотрели во все глаза, не понимая, что происходит.
И вдруг он догадался. Это же программа Готманова, а Сопеля вошел как чужой – и вот, пожалста… Программа его вышвырнула. Значит, надо стать Готмановым.
Он представил: вот Надя, вот Университет Президента, надо на занятия идти. Почувствовав себя городским, а эту красотку – своей подружкой, снова кивнул Потоцкому: включай.
Прозрачная комната была пуста, злодей с пистолетом отсутствовал. Сопеля перевел дух и сосредоточился на стенах. Комната приобрела нормальный вид, а квартира Готманова практически исчезла. То есть, она тоже присутствовала, но не в большей степени, чем чириканье воробьев на улице, когда занят важным разговором.
Стены в фиолетовую полоску, окно, листва за окном. Сопеля с ужасом увидел, что кто-то лежит на полу.
– Меня зовут Готманов, я славный аспирант из города, отличник и соискатель, – забормотал он вслух, не вглядываясь в лежащего.
Но на миг, все же, уступил чисто профессиональному восхищению перед возможностями активной программы, слепившей откуда-то этого мужика с пистолетом, и тут же услышал шаги за дверью. Покрывшись холодным потом, он нашел стены Готмановской квартиры и сделал их реальными.
– Ты чего бормочешь, Сопеля? – спросил стоявший на всякий случай рядом Потоцкий.
– Иди на фиг, – шепотом ответил Сопеля. Он прислушался: шаги удалились и пропали. Контуры полосатой комнаты были сейчас не только прозрачны, но и зыбки. Ее было только видно. Ходить по ней было невозможно. Сопеля поморщился и сосредоточился на стенах.
