– И ты ей класс показал.
– Нет, она мне показала…
Новый взрыв хохота прокатился под бетонными сводами, ударил по окнам, тоненько завибрировал стеклянным перезвоном.
– Зубоскалы, – незлобно, ради порядка, ругнулся Малахов. – Черт вас, балаболов, подери! Как соберетесь вместе, так больше не о чем и поговорить. Одни пошлости у вас на уме. Стоять рядом и слушать вас невозможно. Будто других тем для разговора не существует.
– А о чем же говорить? – ротный хитро прищурился.
Начальник боевой подготовки неопределенно пожал плечами:
– О службе. Или у вас все тип-топ в подразделениях?
– Товарищ подполковник, вы что, не знаете, что разговор о службе – верный признак наступления у дружной компании последней стадии опьянения? – лукаво улыбаясь, ввернул начальник штаба дивизиона. – А пока еще до свинства не надрались, мы все про баб толкуем.
– Ну и черт с вами! – Жека махнул рукой. – Базарьте…
Малахов сам хорошо знал расхожий анекдот про все стадии, через которые проходит любая офицерская попойка.
– Говорят, вы в Германии служили. Как вам немки?
– В каком смысле? – подполковник прищурил левый глаз.
Прекрасно понимая, куда клонит молоденький лейтенант, Малахов усмехнулся. До колик в животе кое-кому хотелось знать, из чего же слеплены недоступные их пониманию европейские женщины.
– Можно было, к примеру, с ними закрутить? Ну, вы понимаете…
Конечно же, он все понял и, широко улыбнувшись, ответил:
– А что они совсем с другого теста, что ли, слеплены? Такие же, как и у нас, бабы… с понятиями, представлениями и потребностями. Тоже жить хотят. И желательно лучше.
– Во-во! – толпа вмиг оживилась. – Расскажите нам из той жизни, которой нам, по всей видимости, никогда самим уж не увидеть.
Повернув голову, Малахов внимательно посмотрел на ротного:
– А что столь пессимистично? В нашем независимом государстве перед каждым все двери открыты. Езжай, куда хочешь.
– Поедешь, если баксы хрустят в кармане. А нам и на жратву не хватает. Заграницу после развала Союза прикрыли. Одна Югославия осталась. А там наши в эдакой дыре стоят, что упаси меня, Господи…
Народ нахмурился. Поставили их в патовое положение. В Косово, где албанцы хотят от сербов отделиться, того гляди, снова вспыхнут беспорядки. Прикажут стрелять, так своих братьев-сербов стрелять? У кого рука поднимется? Но не выполнить приказ…
– За что, ребята, боролись, на то и напоролись. Присягу на верность незалежной Украине принимали? Вот и платите по счетам.
Офицеры вздохнули. Купились в свое время на то, что им обещали увеличить содержание в разы и выплачивать его в твердой валюте. Пока их покупали, обещали, потом все быстро как-то позабылось…
– А вы, товарищ подполковник, ее сами не принимали? – немного обиженно и с некоторой язвительностью в голосе спросил ротный.
– И я, братцы, принял. Не отрицаю. Так и я за это расплачиваюсь.
Жека прищурился, потер скулу. А надо было ему кинуть тут все и уехать в Россию, как сделал Рэм, старый и верный его друг.
– И все же, товарищ подполковник, расскажите нам что-нибудь.
Все взоры обратились на него, вцепились мертвой хваткой.
– Ладно, все равно не отстанете. Знаю я вас, черти. И мертвого вы достанете. Когда служил в Потсдаме, соседка по лестничной площадке, а жили мы в домах вперемешку с немцами, и в подъезде половина квартир могла быть наша, а другая часть – их, прибегала иногда за помощью. Муж у нее был классным сантехником и на заработки ездил в ФРГ. Вот мне время от времени и приходилось его собственные краны ремонтировать. У них же, как и у нас, сапожник тоже всегда ходит без сапог. Трубы часто забивались. Приходилось их мне прочищать…
