Она плачет, а дите за неё цепляется. А она его, нет чтобы нянькам передать, к себе прижала, в макушку его уткнулась и ну рыдать. Аким и ушёл тихонько.
А в трактире разговор услыхал, городовой с каким-то господином, видать владельцем дома. Дворник у них помер на днях. Напился, да в сугробе и замёрз. А другого днем с огнём не сыскать. Да ещё непьющего.
Ну он и вызвался, чтобы, значит, к Алёне Адамовне ближе быть. Помочь чем. Да и она завсегда у него на глазах окажется. Так и остался он при доходном доме господина Ласкина. Но господин этот фамилию свою будто нарочно получил. Для того, чтоб честных людей в заблуждение вводить. Ох и лютый он человек! Спуску никому не даёт. Злой, как черт! Чуть что любого кулаком в скулу.
Или хлыст из сапога достает. Ему уж и внушение делали, вроде как не в древности дремучей живём, а в веке девятнадцатом. Прогресс, как никак. А тут с кнутами, да на людей. Непорядок. Сам городской голова с ним говорил, из столицы приезжали, внушение делали, чтоб не позорил сословие своё. Он утихал на время, а после снова. Как что не по ему, глаза белеют, пена на губах возникает и давай орать да плеваться. Однажды к Акиму так подступился, а тот его за руку схватил да сжал так, что он пошевелиться не сумел. Стоит, глазами хлопает, а Аким ему лишь одно сказал:
– А ну, барин, не балуй!
Ласкин и присмирел после. И Акима даже зауважал будто. Тот ему кланяется, а хозяин в ответ кивает да о здоровье справляется. Так вот и пошло дело.
Аким работником добрым оказался, сидеть попусту не любил, всегда занятие какое у него было. То дерево сухое подпилить, то дыру где замазать, то стену покрасить. То жильцам каким помочь. Тот же вон господин Ласкин, как соберётся с семьей на дачу съезжать, так экипаж нанимает, да извозчика ломового, чтоб, значит, шкафы да стулья туда везти.
А грузить кто станет? Знамо дело, Аким! Он первый помощник в таком деле. Никогда никому в просьбах не отказывал. Вот и госпожа Прокопьева иногда к нему обращалась. Где шифоньер старый попросит разломать да выбросить, где дерево спилить. У неё самой прислуги не так много в дому. Ей, правда, все одно хватало. И она не жаловалась вроде. А ещё Аким качель для сынишки ее сделал. Верёвку купил толстую, бруски, доску широкую. Вот качель и получилась. Да хорошая такая, широкая. Детенок на ней без устали катался, так ему понравилось. А Алёна Адамовна подошла к дворнику и говорит:
– Спасибо тебе, Аким, такое ты дело благое сделал. Век тебе не забуду!
И такими глазами лучистыми глубокими глядит, что Аким, как увидал такое, так в них и потонул сразу. Голову склонил, чтобы интереса своего не выдать, а Алёна Адамовна смеется, будто птица какая щебечет.
Но тут уж городовой, Арест Иваныч подошёл ей почтение свое выразить, она и отвлеклась, а Аким сбежал потихоньку, пока опять по уху не двинули за то, что заместо работы лясы точит.
Алёна Адамовна проводила тогда его долгим взглядом. И вздохнула тяжело. Ординарец бывший мужа ея, а в простые дворники пошёл. Неужто ему жалованье за службу не положили? Да не могло такого быть! Алексей – человек благородный был и об Акиме отзывался всегда по-доброму. Говорил, что тот умел весьма, умом обладает острым, пытлив. Да смел еще. Обещался ему жизнь хорошую устроить. Рассказывал, что вроде мечтает Аким о доме небольшом с садом, где-нибудь на окраине города. Взялся, было, помочь ему в таком, да не успел. Так богу душу и отдал…
