Сначала забавное: не помню с кем, но я дерусь на полу. Мы боремся, схватка серьезная – это мальчик, нам лет по шесть, не знаю. Он откусил мне ухо, да реально маленький кусочек правого ухо, совсем чуть-чуть. Я возмущена, и негодуя, я не зову на помощь взрослых и не плачу, я иду в атаку и тоже откусываю ему кусочек уха. На вкус непонятно, так если чуть куриную кожу пожевать. Помню только огромную комнату и окно, кто это был и где не знаю. Может двоюродный брат или троюродный где-то в гостях. После такие огромные окна я видела в адмиральском доме в Североморске, очень красиво. Чье ухо я съела, отзовись?
В детстве я была особо никому не нужна. Папа любил маму, а мама хотела, чтобы у нее родилась девочка красавица, а родилась я. У меня была дисплазия обеих тазобедренных суставов, и приходилось надевать такую штуку типа юбки только с жестким каркасом, чтобы выпрямить мне ноги. Я не стала хромать, но косолапила на правую ногу. Это я исправила, но уже в сорок пять лет, косолапость все равно осталось. Это мило, скажете вы, но это повлечет много заболеваний опорного аппарата в старости, да и в детстве на это все не закончилось.
Потом, видимо, из-за этого у меня была грыжа на животе, так как таз был перекошен и давил на внутренние органы. Матка, кстати, тоже была перекручена и загнута вправо. Я родилась не доношенной, раньше срока, потому что мама решила отвезти брата в отпуск перед родами. Как только ей дали отпуск, она с бабушкой и сыном 4,5 лет потащилась на поезде в Нижегородскую область, там еще были пересадки на автобус. Чемодан тащила она сама, папа был в море. Дед встретил на телеге, на станции.
– Я, когда сильно трясло телегу, слезала и шла пешком, – оправдывалась мама.
– А ты знаешь, отпуск не каждый год давали в то время летом! – ругала меня ее подруга, когда за застольем я спросила об этом.
– Да, детей-то каждый год рожаем, – подумала я, но промолчала. – Главное брат съездил в отпуск…
У меня было две родовых травмы: дисплазия суставов и сжатые кости черепа, двигалась только лобная кость, за счет нее я и жила до сорока пяти лет. На приеме у остеопата я узнала об этом. Оказывается все кости черепа, их несколько, соединены между собой с помощью швов, иногда они срастаются и это совсем плохо. Швы – это малоподвижные фиброзные соединения. Не вдаваясь в подробности, остеопат сказал, что это печально жить с таким черепом, швы были не сросшиеся, но сильно сжатые. Он поправил что-то, но не до конца, тело сразу все не осилит. Хотя, читая то, что я написала год и больше назад, я понимаю, что ощущаю себе сейчас намного лучше. Я стала бодрее и не то, чтобы веселее, но отношение к жизни изменилось, как и ее качество, хотя денег стало намного меньше.
В три года мне сделали операцию. Воспоминания из больницы к счастью скудны: вот я лежу на кровати, в руках у меня маленький пластмассовый зайчик, уборщица моет пол. Я думаю, что если бросить зайчика на пол? Роняю его.
– Зачем ты это сделала? – ворчит уборщица.
В палате со мной лежала девочка, от которой отказались родители. Я этого не помню, когда мама приходила, я шла к ней, и она шла за мной. Когда меня выписывали, мама велела отдать ей зайчика, ей же хуже чем мне. Так купила бы его ей, ты же не первый раз ее видела? Потом она купила этого зайца, когда мне было уже за тридцать, и с теплотой рассказывала эту историю. Не знаю, что она от меня хотела, чтобы я радовалась этому зайцу как в три года?
