После той ночи леди Браун поменяла и фамилию, и место жительства, так что нам, кому ее настоящее имя неведомо, остается называть ее этим заимствованным, которое, впрочем, не хуже иного другого. Уехав из фамильного замка, она странствовала по миру, пока не оказалась на другом конце света, в самой дальней от метрополии колонии, так и не извлекши урока из случившегося. Она купила мельницу на Черной реке – после того как речка изменила течение, напор воды стал слишком силен для мирного мельника, и принялась за старое. Впрочем, деньги у нее водились, а аристократического лоска хватало на то, чтобы отвадить местные власти от желания вмешиваться в ее занятия, и творила на своем участке все, что вздумается, не обращая внимания на россказни вдовы полковника Стоуна.
Тем временем, пока мы погружались в воспоминания о прошлом нашей героини, леди Браун уже добралась со своим грузом до дома и краном, приводимым в действие умной водой, прошедшей через колеса и разнодлинные рукава, сгрузила ящик через стену в центр высокой и пустой, обитой железными листами комнаты без потолка.
Отказавшись от помощи хромающего ей навстречу старика, леди Браун достала гвоздодер и вскрыла деревянную обшивку, представив на свет жужжащих под промасленными абажурами ламп железное ядро чуть ли не выше человеческого роста с круглым, завернутым крупными гайками люком наверху.
«Не правда ли, он прекрасен, – выдыхает леди Браун, оборачиваясь к помощнику, – вы готовы?»
Тот кивает, задирая лицо в черных кругляшках очков к верхушке шара, и осторожно касается поверхности пальцами скрюченной, как птичья лапа, руки. Вместе они поднимают крышку – внутри шара устроена жилая комната, крошечная, но довольно уютная: вместо обоев – сплошное поле ромашек по вогнутым стенам, прорезанным отверстием отделанного деревом люка, словно камин, окруженный полкой со всех сторон, или, вернее, рамка картины, внутри которой одно только железное полотно. На противоположной от люка стороне приварено кресло-качалка, попавшее внутрь тем же необъяснимым способом, каким парусный корабль попадает внутрь запечатанной бутылки. Полозья кресла пригнаны в точности по кривой поверхности шара, а высота такова, что, сев в него, человек упрется головой в противоположную стену, или это шар сварен вокруг кресла так, чтобы сидящий в нем человек поместился бы внутрь.
«Что вы возьмете с собой? Фотокамеру? Часы? Бинокль?» – спрашивает леди Браун. Собеседник кивает и поправляет на груди медальон: домик, вырезанный из слоновой кости. Он снимает черные очки, открывая обожженную кожу вокруг светлых, почти прозрачных глаз без ресниц и бровей, и сам влезает в кожаные браслеты на подлокотниках и полозьях кресла. Несмотря на крохотные размеры, домик сделан с филигранной точностью – от фасада с подобием коринфских колонн вокруг двери до чешуек черепицы на покатой крыше, спускающейся к глазнице окна. Если присмотреться, за легкой занавеской видна женская фигура в завязанном на талии фартуке. Стоя спиной к окну, женщина режет лук, мало интересный круглому, как рыжий мячик, коту, прислушивающемуся, склонив голову, к звукам из соседней комнаты, где девочка со звонким лунным именем исполняет на скрипке старинную, давно забытую мелодию.
