Папа зачарованно смотрит на Дронову.
Командир. Познакомься, папа. Это Дронова. Она дура.
Комиссар. Вечно влюбляется.
Командир. И непременно в коммунистов. А потом топится, травится, вены режет.
Комиссар. Когда мы учились в институте, она влюбилась в секретаря парткома.
Командир. Садилась на партсобраниях в первый ряд и таращилась на него, пока его удар не хватил.
Комиссар. Так и не дожил до отчетно-перевыборного…
Командир. А вообще, папа, ты на нее внимания не обращай. Она яд приняла и минут через двадцать должна окочуриться.
Дронова встает и уходит.
Комиссар и Командир. Ладно тебе, ну что ты, ей-богу, мы же любя…
Папа. У тебя горькие шутки. Вчера мне показалось, что тебе тяжело, и я понял: я должен стать опорой для тебя. Бросай свою коммерцию! Поедем куда-нибудь в глушь. Станем бакенщиками. Будем зажигать огни на ночной реке. Ведь есть же на свете другая жизнь, можно ведь жить по-другому. Не пить, рано вставать, лечить одичавший заброшенный сад, белить стволы… Я виноват перед тобой, Алеша. Но теперь все изменится. Ведь мне уже пятьдесят, и у меня никого нет, кроме тебя. А знаешь, когда ты родился, был такой противный июньский день, дождь и солнце, я шел по Москве, заходил ко всем и говорил: «У меня сын!»
Комиссар. Тише! Тссс! Слушайте! Ну, слышите?
Явственно слышится стук, как будто что-то прибивают или наоборот – отдирают.
Ну вот! Ведь стучат же!
Папа. Стучат.
Командир. Ну и что?
Входит Точильщик.
Точильщик (отдуваясь и пыхтя). Вот, пока поднимался по лестнице, вспомнил, что забыл патефон. Но я по другому вопросу. К вам тут девушка ходит. Такая с волосами и в пальто. Так вот, она сегодня шла по переулку и шаталась, как пьяная. В лужу упала. Пришлось мне остановить станок и проводить ее к вам. Вы уж за ней приглядите. Девушке все это совсем не к лицу.
Командир. Не к лицу, ох не к лицу…
Точильщик поворачивается, чтобы уйти, но возвращается.
Точильщик. А я вспомнил. Она была во втором классе. Октябренок со звездочкой. Школьные завтраки. Я был завучем, меня все боялись. Захожу в столовую, учительница говорит: вот, Дронова не ест. Тогда я взял ложку и всю эту кашу ей в карманы черного фартука насовал. Ну, и за шиворот тоже.
Папа. Негодяй! Людоед! Как ты смел унижать ребенка! Бедная девочка… Вон отсюда, палач!
Точильщик не двигается с места. Стоит, опустив голову.
Комиссар. Педагог долбаный… У нее, может, после этого ненависть к мужчинам! Вот она их теперь и изводит своей идиотской любовью!
Точильщик. Я сейчас уйду, не переживайте. Только… Я человек одинокий… Может, вы… Можно, я подарю вам патефон?
Командир. Обойдемся. Не люблю учителей.
Точильщик уходит.
Дронова (стоя в дверях). Да ладно. Я на него уже не сержусь. Как холодно…
Папа накрывает ее пледом и не убирает руки, словно обнимая ее.
Папа. Ну ничего, ничего. Все будет хорошо…
Дронова. Правда?
Папа. Обязательно. (Гладит ее по голове.)
Командир смотрит на них и подпрыгивает на месте.
Командир. Папа! На колени! Проси руки! Дронова, выходи за папу! Он пострижется. Я его на работу устрою… Поженитесь, а?
Комиссар. Точно! Владимир Николаич! Она у нас ядреная бабенка, никакая смерть ее не берет.
Командир. И уже на сносях. Меня не растил, хоть чужого ребеночка приголубишь.
Папа. Я согласен, я счастлив буду…
Комиссар. Да вы что… Да вы… Я вам машину подарю. «Сааб». Он, правда, красный…
Командир. А я квартиру. Она же к Новому году должна быть готова, та, на Фрунзенской. А мне и здесь хорошо. Я привык.
