С такими незамысловатыми мыслями (и почему женщины считают, что могут читать в сердцах мужчин?) Элка, то краснея, то бледнея, расположилась в купе, достав из сумки кинговскую новинку, прочитать которую давно хотела, да всё не находила времени. Работа и Женька – вернее, Женька и работа! – занимали всё время, заставляя женщину порой плевать на имидж и даже засыпать на ходу. Какой уж тут Стивен Кинг!
Бывало, Эльвира проезжала на трамвае лишний круг, – водители давно приметили весьма замотанного вида спящую дамочку в джинсах и свитере, с глубокими тенями, залёгшими под глазами, и, жалея, будили её «через кольцо». Один вагоновожатый как-то попробовал познакомиться с Элкой, рассудив, что хорошая инъекция мужского внимания ей не повредит. Карелина внимательно выслушала прямое, как трамвайные пути, предложение «просто Вадика»: «Давай сразу на „ты“ – и в койку!» – отклонила его самым вежливым (а именно: без матов) образом и старалась в его смену на трамвае не ездить.
Савельев достал из дорогого элегантного портфеля бутылку «Хеннеси», коробочку швейцарского шоколада и приглашающе улыбнулся Эльвире. «Опять коньяк и шоколад», – невольно подумалось Элке. Но чувства дежавю почему-то не возникло: слишком уж не походил насквозь интеллигентный Вечно Второй на пьяного в дупель Димочку Чарского.
– Ну что, милая попутчица, давайте знакомиться? – голос Антона Павловича, негромкий и проникновенный баритон, прозвучал настолько дружелюбно, что Элка улыбнулась и неожиданно для себя смело бухнула:
– Вы находитесь в более выгодном положении: вам не нужно представляться.
– Напротив! – мягко возразил Савельев. – В более выгодном положении как раз находитесь вы, пока являясь для меня прекрасной незнакомкой!
– Так уж и прекрасной… – сконфуженно пролепетала Эльвира, теряя кураж.
Мама всегда ругала её за пренебрежительное отношение к собственной внешности. «Если ты не любишь себя, деточка, то не стоит демонстрировать это мужчинам. Пусть они считают тебя королевой, даже если в зеркале ты привыкла видеть обычную кухарку», – наставляла многоопытная маман, и Элка понимала, что она права на все сто процентов. Но «кухарка» в её зеркале была неистребимой, и комплекс неполноценности, тщательно выпестованный в Эльвире её первым мужем, прочно засел в ней, мешая радоваться жизни в объятьях бескорыстных любовников.
– Вы молоды и тем уже прекрасны, – продекламировал Савельев, прервав воспоминания Элки. Женщина хмыкнула: ей опять сбросили как минимум лет пять от её настоящего возраста.
– Как будто вы стары, – парировала Эльвира.
На её неискушённый взгляд, Антон Павлович был старше её от силы на десяток лет. Как выяснилось позже, они оба ошибались: Савельев действительно решил, что Элке двадцать пять, а вот самому Вечно Второму было уже без году пятьдесят. Выглядел он для своих лет просто блестяще: среднего роста, подтянутый, русоволосый без признаков седины и лысины, обладающий потрясающе лучистыми серыми глазами и обезоруживающей улыбкой, – ну чем не секс-символ?
Жена Антона Павловича, громоздкая амбициозная тётка Валентина Денисовна, уже перешагнувшая за полтинник, рядом с ним казалась его мамочкой. Она втайне считала, что её муженёк достоин быть Первым, что роль Вечно Второго он давно перерос и его мужская харизма была бы просто неотразимой и на более высоких политических уровнях. Естественно, Савельев был с ней полностью согласен.
