Он попытался смахнуть чернила, но те лишь размазались, смешиваясь с чем-то на поверхности пергамента. И тут произошло нечто странное. Место, где была клякса, начало едва заметно светиться тусклым, пульсирующим светом, похожим на тлеющие угли. Моше замер, забыв про испорченный манускрипт. Металлический запах озона, всегда едва уловимый, вдруг стал резким, почти едким.
Именно в этот момент, пытаясь разобрать, что же там светится, Моше, почти не осознавая, что делает, произнес вслух ту самую последовательность символов, которая несколько дней назад показалась ему похожей на слово. Он произнес ее не как осмысленную фразу, а скорее как мантру, как набор звуков, которые вертелись у него на языке.
В то же мгновение, как последний гортанный звук сорвался с его губ, комнату пронзила ослепительная вспышка молнии, ударившей где-то совсем рядом. Грохот был такой силы, что заложило уши, а пол под ногами ощутимо вздрогнул. Масляная лампа на столе подпрыгнула, качнулась и с дребезгом погасла, погрузив каморку в почти полную темноту, если не считать неяркого, зловещего свечения, исходившего от свитка.
А затем началось.
Сначала Моше почувствовал резкий приступ тошноты, словно его вывернули наизнанку. Пол ушел из-под ног, стены каморки поплыли, искажаясь, как в кривом зеркале. Воздух вокруг него загустел, стал вязким, как патока, и начал вибрировать с низкой, утробной частотой, от которой волосы на голове вставали дыбом. Свиток на столе пульсировал все ярче, и символы на нем словно ожили, извиваясь и корчась, как живые существа.
«Мама… – промелькнула запоздалая, совершенно неуместная мысль. – Кажется, я доигрался. Реб Хаим был прав. Не нужно было совать нос в то, что пахнет серой и неприятностями… Или это просто вино оказалось слишком кислым?»
Он попытался встать, отшатнуться от стола, но тело его не слушалось, словно налитое свинцом. Мир вокруг превратился в калейдоскоп безумных образов и звуков. Рев, похожий на вой тысячи ураганов, заполнил его сознание, вытесняя все мысли. Цвета вспыхивали и гасли, смешиваясь в невообразимые комбинации. Его тянуло, крутило, сжимало с нечеловеческой силой. Он чувствовал, как его собственное тело искажается, растягивается, словно его пытаются протащить сквозь игольное ушко.
Паника, холодная и липкая, охватила его. Это было не интеллектуальное любопытство, не азарт исследователя. Это был первобытный ужас существа, попавшего в жернова чего-то непостижимого и враждебного. Он закричал, или попытался закричать, но звук утонул в оглушительном реве. Последнее, что он запомнил, прежде чем сознание покинуло его, был ослепительный, нестерпимый свет, хлынувший из самого сердца древнего свитка, и ощущение падения в бездонную, ледяную пустоту.
Дрожь бытия пронзила его насквозь, стирая личность, время и пространство. И мир, каким он его знал, перестал существовать.
Глава 5: Падение сквозь время и первое «Здрасьте»
Если бы у небытия был вкус, он был бы похож на смесь металлической пыли, жженого пергамента и собственного страха, застывшего на языке. Моше не существовал, и одновременно существовал везде – как разорванная на мириады частиц мысль, несущаяся сквозь ледяную, пульсирующую пустоту. Не было ни верха, ни низа, ни времени, лишь калейдоскоп обжигающе-ярких вспышек и провалов в смоляную тьму, сопровождаемый непрекращающимся гулом, который, казалось, вибрировал в самых костях. Ощущение собственного тела то исчезало вовсе, то возвращалось мучительными спазмами, словно невидимые тиски сжимали и растягивали его во всех направлениях одновременно.
