После операции Вера прилегла в палате и уснула. Через час её разбудила Таня.
– Твоя подруга приехала. Корреспондент «Огонька».
– Ах, я и забыла, что ей обещала.
– И тебя никогда не мучает совесть после того, как мы аборты девушкам делаешь? Я никак не разберусь, как к этому отношусь.
– Я оцениваю душевное состояние девушки, степень её решимости, семейное положение, ситуацию. И девушка – не кошка, она имеет право не рожать, если мужчина не собирается ей помогать. И ты же знаешь, деньги мы с тобой берём только с тех, которые способны заплатить, а с других нет. Ведь в противном случае они могут обратиться к какому-нибудь мяснику. Это наша с тобой гуманитарная миссия.
– Согласна. Так жалко этих беспризорных детишек. Я каждый раз плачу, когда их встречаю.
Вера поправила волосы, надела халат и отправилась в операционную.
– Здравствуй, Наташа! Как твои дела? Ты не передумала?
– Нет, Верочка. Ты – моё спасение. Он – женатый человек. Родители со свету меня сживут, ты их знаешь. Я не передумаю.
– Завтра утром сможешь отправиться домой. Тогда приступим.
Всё прошло хорошо. Ещё отец всегда говорил Вере: «У тебя рука легкая». С тех пор она и поверила, что есть в её руках какая-то волшебная сила. Сначала она ходила в музыкальную школу на уроки игры на фортепьяно, а потом решила стать хирургом. Именно хирургом. Она не хотела быть ни педиатром, ни терапевтом, ни стоматологом. Только хирургом. Хирургия казалась ей чем-то заоблачным – высшим пилотажем. Она хотела доказать себе, что справится.
– Золотые у тебя руки! – говорила ей постоянно Таня.
И руки у неё были изнеженные, красивые, с какими-то плавными контурами, интересными движениями. Они привлекали внимание.
* * *
Отработав затем дневную смену, Вера отправилась домой. Летняя Москва не захватила её своим очарованием, так она хотела быстрее переодеться, основательно поесть, почитать книжку, желательно Чехова.
В троллейбусе она задремала и чуть не пропустила свою остановку. Дверь квартиры ей открыла их домоправительница Ольга Семёновна.
– Верочка, а у нас гости. Проходи ужинать!
Вера сразу почувствовала неладное – засаду. Интуиция её не подвела. В столовой она увидела своего отца, генерала-майора Кузнецова, и полковника Одинцова. Полковник уже месяц не уставал посещать их квартиру, приносить с собой тортики, чтобы очаровать Верочку. На все его знаки внимания она отвечала отказом, но полковник не сдавался. Вере не нравились его залысины у висков, противный командный голос, совершенно огромный лоб, но что особенно её раздражало – его манера коверкать ударения в словах и очевидные ошибки в грамматике. Одинцов всегда говорил «накласть пюре», «вылаживать правду», «позвОнит», «шелкОвый». Её всю передёргивало каждый раз, когда полковник употреблял слово «плебисцит», а делал он это довольно часто. Ещё он любил слово «пертурбации». И всегда его «умничанье» выглядело крайне нелепо и смешно. Ещё у него с трудом застёгивались пуговицы на кителе, потому что он очень быстро набрал вес, когда его повысили в звании. И каждый раз, когда полковник говорил о своей покойной жене, он вставлял комментарий «святая была женщина». В этот момент Вера всегда думала: «Конечно, святая. Столько лет тебя терпела. Наверняка, там её причислили к святым мученикам». И хотя полковнику было чуть больше сорока, он выглядел на один возраст с её отцом, потому что тот был постройнее и меньше пил.
