– Плавно положи пистолет на землю, – скомандовал заплетающимся голосом офицер. Годы тренировок активизировали заложенные инстинкты, а вот язык не хотел поддаваться. Тем не менее пехотинец медленно принялся приседать, направив револьвер дулом к центру планеты, скосив глаза на поблёскивающий лунным светом клинок. Сталь, начинённая свинцом, клацнула о камни.
– Командование не узнает о том, что вы хотели поднять оружие на офицера, – добавил Абэ Нори, в этот раз слова получились более связные, – ступайте прочь, это моя добыча, и я не собираюсь ей делиться.
Толпа стала медленно расходиться, злобно поглядывая на того, кто нагло забрал их законный трофей.
Абэ Нори демонстративно взял в левую руку револьвер, чтобы избавить солдат от мысли выплеснуть свою злобу выстрелом в спину. Он одинаково хорошо стрелял с обеих рук. Хоть они и сдали винтовки, пистолеты могли быть у многих.
Когда солдаты ушли, юный офицер направился дальше к площади, где располагалась часть. Насколько он ориентировался, идти уже было не далеко. Сделав несколько шагов, он бросил взгляд на озирающуюся, по-прежнему лежащую на земле девушку.
– Спрячься где-нибудь, надолго. Может, и выживешь, – преодолев сухость во рту, произнёс он на китайском. – Я возвращаю тебе жизнь, которую забрал у твоего брата. Главное – не выходи никуда завтра, поскольку завтра погибнут многие.
Пьяный офицер пошёл, прочь не оглядываясь.
– Нет! – вскрикнула девушка и села на земле. – Не бросай меня.
Он шёл не останавливаясь. Девушка вскочила на ноги и побежала за ним.
– Солдаты рядом, едва ты уйдёшь – они вернутся, – лепетала она.
– Я сделал для тебя всё что мог, – ответил он, не останавливаясь и не глядя на неё.
– Ты ведь китаец? Не бросай меня, – умоляла девушка.
– Я чистокровный японец из древнего самурайского рода, – запальчиво заявил Нори. – Просто меня воспитывала нянька-китаянка и научила вашему диалекту.
Сверстники с детства дразнили его «китайцем», находя какие-то сходства, за что он всегда дрался с теми, кто посмел его так оскорбить.
– Уходи. Я тебя уже раз отпускал и ещё раз отпускаю.
– Видишь! Я тебе сразу говорила, не надо меня отпускать.
– Ты бы тогда сидела за забором из колючей проволоки.
– Пусть лучше там. Можешь посадить меня туда, только не бросай.
– Зачем вообще я за тебя вступился, – сквозь зубы процедил Абэ.
– Ты же не бросил бы сейчас свою няньку, хоть она и китаянка? Ведь ты добрый, и достоинство настоящего самурая закладывали в твоё воспитание! Иначе ты бы не вступился за меня! – остановившись, всхлипывала девушка ему вслед. – Самурай не может отказать женщине, молящей его о помощи!
Он резко остановился и, развернувшись, взглянул в глаза девушке. Та не ожидала такого хамства и скромно, как и полагается по восточному воспитанию, потупила взор.
Она уязвила его самолюбие. Воспитывая в нём мужественность и устраняя все слабости характера, воспитатели культивировали ещё и самолюбие, без которого самурай не мог стать самураем. Даже убивая себя, самурай защищал своё самолюбие, поскольку о достойно умершем никто не смел сказать дурного слова.
В голове всплыла фраза на проповеди в храме мёртвого бога, который хотел изменить мир. В тот храм Нори раз случайно забрёл из детского любопытства. Религия, принесённая с запада, показалась ему странной и глупой и тем более недостойной самурая. О чём проповедовали, Нори толком не помнил. О грехе, жертвенности, покаянии, но врезались в память слова: «на тысячу убиенных – один спасённый». Что вроде это может смягчить грехи даже самых страшных грешников.
