Винсенто сказал, что не знает. Человек условия сам создает. Плевал он на «коллектив».
Выбора нет. Придется осилить бабскую работу. Бросив несколько рекомендаций по использованию новейших древних технологий, старый варан удалился в дом. Ничего себе: попробуй-ка не ободрать пуговицы с одежды о волны стиральной доски. Способ, мягко говоря, не деликатный. Бросив все без разбора в таз (и цветное, и светлое), я залил белье водой из шланга, затем пустил струю в небо, наблюдая, как водопад возвращается, спускаясь прямо в таз по запастьям и локтям. Приступим. В наполненную емкость пошел порошок, следом отправилось мыло. Помешаю чем-нибудь, все и постирается. В траве я углядел палку, и она тут же была задействована в процессе. Под палкой радужный суп из носок и сорочек завращался, как в центрифуге. Со стиркой-таки покончу скоро, к слову, в плане других дел не значилось. Винсенто инновации не оценил. Я глядел на безусого дона и не осознавал, что меня ждет. В будущем я научусь читать слабые импульсы о надвигающемся приступе правосудия. Сейчас же молчаливое наблюдение расценивалось как похвала, я не учуял опасности. Кто мог подумать, что легкое подергивание губ; смещение рта то вправо, то влево; приподнятые плечи – это нервный тик.
И так родственник с черствой рожей отошел подумать: снял головной убор, ища глазами, где шляпе будет безопаснее. В конце концов оставил ее под бельем, прямо на траве. Оказавшись рядом, первое, что сделал Винсенто, – выдернул из моих рук палку и выбросил ее.
– Ты будешь стирать руками, сынок. Никому еще не удалось отстирать пятна чая и земли палкой.
Признаться, стало немного стыдно, но и обидно. Мне указали на ошибку, которая ясна без учений. Пришлось выполнить требование – схватить мокрую рубашку и тереть намыленные рукава друг о друга. Впервые наклонившись к тазу, я потерял из виду и рубашку, и руки. Перья челки упали на лицо, я смахнул их мокрой рукой, но непослушные пряди снова возвращались на место. Так и было задумано – носить челку на левый глаз. Стирка и уборка не предусматривались.
– Перед тобой коровье вымя? А? Посильнее три.
– Да я тру. Мне волосы мешают.
– Так убери их, черт возьми!
Я стоял, скрученный и жалкий, под гнетом деревенской мощи. Мужик истязал меня, как мог, заставляя испытывать растерянность и панику. Мокрыми руками я прилизал локон и закрепил его за ухо. Малейшее движение – потемневшая зелень волос снова на носу. Казалось, унижение над племянником видят все соседи. С левой стороны те, которые пока не проявились, с правой – владелец петуха и сам петух.
– Что за изнеженную косматую девчонку воспитал Роджелайо?! С такой ерундой не справиться… Вдоволь песни распевает. Позор!
Ни за какие коврижки не останусь в проклятущем доме. Улизну первым же автобусом, попуткой. Только подвернись шанс, подвернись шанс! Домой. Домой. Домой. Не приведи Бог родители найдут аргументы против, я буду скитаться по свету гордым отшельником.
– Дай сюда! Ткань выворачивают наизнанку.
Отброшенный тяжелой рукой назад, я слегка пошатнулся. Бранные слова толпились на краю языка, пиная друг друга в пропасть рта, а ругательства затаивались. Винсенто тер и тер воротник ткани, смачивая то и дело его в воде. Он стоял точно так же, неуклюже сгорбившись и завернув рукава. По кивку «напарника» я вернулся к процессу. Теперь мы вдвоем пыхтели над бельем, пока дон не поднял глаза, чтобы увидеть, быть может, просветление? Несмотря на выполняемые требования, я чувствовал напряжение, царящее в нашем стиральном омуте. Скоро Винсенто встал, протер лоб, отстранился, скрывшись за занавесом постели. Слава Богу. К своему удивлению, во мне проснулся азарт. В тазу оставались нестиранными носки, чистая выжатая одежда дожидалась полоскания на рядовом пне. Покончив с последней парой носков, я выпрямил спину, с освобождением выдохнув груз усилия. Кто-то подошел из-за спины и грубо запрокинул мою голову. Шея моя натянулась, а рот широко открылся, и я увидел простор неба.
